Письмо читательницы из книги С. Н. Лазарева "Опыт выживания"

"Меня везли на кресле по коридорам областной больницы.

— Куда? — спросила одна медсестра другую. — Может, не в отдельную, может, в общую?

Я заволновалась.

— Почему же в общую, если есть возможность в отдельную?

Сестры посмотрели на меня с таким искренним сочувствием, что я несказанно удивилась. Это уже потом я узнала, что в отдельную палату переводили умирающих, чтобы их не видели остальные.

— Врач сказала в отдельную, — повторила медсестра.

Но тогда я не знала, что это означает, и успокоилась. А когда очутилась на кровати, ощутила полное умиротворение уже только от того, что никуда не надо идти, что я уже никому ничего не должна, и вся ответственность моя сошла на нет.

Я ощутила странную отстранённость от окружающего мира, и мне было абсолютно всё равно, что в нём происходит. Меня ничто и никто не интересовал. Я обрела право на отдых. И это было хорошо. Я осталась наедине с собой, со своей душой, со своей жизнью. Только Я и Я.

Ушли проблемы, ушла суета, ушли важные вопросы. Вся эта беготня за сиюминутным казалась настолько мелкой по сравнению с Вечностью, с Жизнью и Смертью, с тем неизведанным, что ждёт там, по ту сторону…

И тогда забурлила вокруг настоящая Жизнь! Оказывается, это так здорово: пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающегося города — сигналы машин, цоканье спешащих каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев… Господи, как заме

чательна Жизнь! А я только сейчас это поняла…

— Ну и пусть только сейчас, — сказала я себе, — но ведь поняла же. И у тебя есть ещё пара дней, чтобы насладиться ею, и полюбить её всем сердцем!

Охватившее меня ощущение свободы и счастья требовало выхода, и я обратилась к Богу, ведь Он сейчас был ко мне ближе всех.

— Господи! — радовалась я. — Спасибо Тебе за то, что Ты дал мне возможность понять, как прекрасна Жизнь, и полюбить её.

Пусть перед смертью, но я узнала, как замечательно жить!

Меня заполняло состояние спокойного счастья, умиротворения, свободы и звенящей высоты одновременно. Мир звенел и переливался золотым светом Божественной Любви. Я ощущала эти мощные волны её энергии. Казалось, Любовь стала плотной и, в то же время, мягкой и прозрачной, как океанская волна.

Она заполнила всё пространство вокруг, и даже воздух стал тяжелым и не сразу проходил в легкие, а втекал медленной пульсирующей струей. Мне казалось, что всё, что я видела, заполнялось этим золотым светом и энергией. Я Любила. И это было подобно слиянию мощи органной музыки Баха и летящей ввысь мелодии скрипки. ***

Отдельная палата и диагноз «острый лейкоз 4-й степени», а также признанное врачом необратимое состояние организма имели свои преимущества. К умирающим пускали всех и в любое время. Родным предложили вызывать близких на похороны, и ко мне потянулась прощаться вереница скорбящих родственников. Я понимала их трудности: ну о чём говорить с умирающим человеком, который, тем более, об этом знает. Мне было смешно смотреть на их растерянные лица.

Я радовалась: когда бы я ещё увидела их всех? А больше всего на свете мне хотелось поделиться с ними любовью к Жизни — ну разве можно не быть счастливым просто оттого, что живёшь? Я веселила родных и друзей как могла: рассказывала анекдоты, истории из жизни.

Все, слава Богу, хохотали, и прощание проходило в атмосфере радости и довольства. Где-то на третий день мне надоело лежать, я начала гулять по палате, сидеть у окна. За сим занятием и застала меня врач, закатив истерику, что мне нельзя вставать.

Я искренне удивилась:

— Это что-то изменит?

— Ну… Нет, — теперь растерялась врач. — Но вы не можете ходить.

— Почему?

— У вас анализы трупа. Вы и жить не можете, а вставать начали.

Прошёл отведенный мне максимум — четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала колбасу и бананы. Мне было хорошо. А врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розоватого цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор.

Врача было жалко. А Любовь требовала радости окружающих.

— Доктор, а какими вы хотели бы видеть мои анализы?

— Ну, хотя бы такими.

Она быстро написала мне на листочке какие-то буквы и цифры, то — что должно быть. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач посмотрела сочувственно на меня, что-то пробормотала и ушла.

А в 9 утра она ворвалась ко мне в палату с криком:

— Как вы это де… Анализы! Они такие, как я вам написала.

— Откуда я знаю? А что, хорошие? Да и какая, на фиг, разница?

Лафа закончилась. Меня перевели в общую палату (это там, где уже не умирают). Родственники уже попрощались и ходить перестали.

В палате находились ещё пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча, и активно умирали. Я выдержала три часа. Моя Любовь начала задыхаться. Надо было срочно что-то делать.

Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала, и громко сообщила:

— Арбуз снимает тошноту после химиотерапии.

По палате поплыл запах свежего смеха. К столу неуверенно подтянулись остальные.

— И правда, снимает?

— Угу, — со знанием дела подтвердила я, подумав: «А хрен его знает…»

Арбуз сочно захрустел.

— И правда, прошло! — сказала та, что лежала у окна и ходила на костылях.

— И у меня. И у меня, — радостно подтвердили остальные.

— Вот, — удовлетворённо закивала я в ответ. — А вот случай у меня один раз был… А анекдот про это знаешь?

В два часа ночи в палату заглянула медсестра и возмутилась:

— Вы когда ржать перестанете? Вы же всему этажу спать мешаете!

Через три дня врач нерешительно попросила меня:

— А вы не могли бы перейти в другую палату?

— Зачем?

— В этой палате у всех улучшилось состояние. А в соседней много тяжёлых.

— Нет! — закричали мои соседки. — Не отпустим.

Не отпустили. Только в нашу палату потянулись соседи — просто посидеть, поболтать. Посмеяться. И я понимала почему. Просто в нашей палате жила Любовь. Она окутывала каждого золотистой волной, и всем становилось уютно и спокойно.

Особенно мне нравилась девочка-башкирка лет шестнадцати в белом платочке, завязанном на затылке узелком. Торчащие в разные стороны концы платочка делали её похожей на зайчонка. У неё был рак лимфоузлов, и мне казалось, что она не умеет улыбаться.

А через неделю я увидела, какая у неё обаятельная и застенчивая улыбка. А когда она сказала, что лекарство начало действовать и она выздоравливает, мы устроили праздник, накрыв шикарный стол, который увенчивали бутылки с кумысом, от которого мы быстро забалдели, а потом перешли к танцам.

Пришедший на шум дежурный врач, сначала ошалело смотрел на нас, а потом сказал:

— Я 30 лет здесь работаю, но такое вижу в первый раз. Развернулся и ушёл.

Мы долго смеялись, вспоминая выражение его лица. Было хорошо.

Я читала книжки, писала стихи, смотрела в окно, общалась с соседками, гуляла по коридору и так любила всё, что видела: и книги, и компот, и соседку, и машину во дворе за окном, и старое дерево.

Мне кололи витамины. Просто надо же было хоть что-то колоть.

Врач со мной почти не разговаривала, только странно косилась, проходя мимо, и через три недели тихо сказала:

— Гемоглобин у вас на 20 единиц больше нормы здорового человека. Не надо его больше повышать.

Казалось, она за что-то сердится на меня. По идее, получалось, что она дура, и ошиблась с диагнозом, но этого быть никак не могло, и это она тоже знала.

А однажды она мне пожаловалась:

— Я не могу вам подтвердить диагноз. Ведь вы выздоравливаете, хотя вас никто не лечит. А этого не может быть!

— А какой у меня теперь диагноз?

— А я ещё не придумала, — тихо ответила она и ушла.

Когда меня выписывали, врач призналась:

— Так жалко, что вы уходите, у нас ещё много тяжёлых.

Из нашей палаты выписались все. А по отделению смертность в этом месяце сократилась на 30%.

Жизнь продолжалась. Только взгляд на неё становился другим. Казалось, что я начала смотреть на мир сверху, и потому изменился масштаб обзора происходящего.

А смысл жизни оказался таким простым и доступным. Надо просто научиться любить — и тогда твои возможности станут безграничными, и желания сбудутся, если ты, конечно, будешь эти желания формировать с любовью, и никого не будешь обманывать, не будешь завидовать, обижаться и желать кому-то зла. Так всё просто, и так всё сложно!

Ведь это правда, что Бог есть Любовь. Надо только успеть это вспомнить…"

=0=0=

Я подала на развод (письма читателей)

Здравствуйте, Сергей Николаевич! Не устаю благодарить Вас за Ваш труд и Ваши исследования, которые реально помогают жить дальше и по-настоящему любить жизнь. Большое Вам спасибо!

Меня зовут В., мне 37 лет, из Риги, замужем, сейчас на 33 неделе беременности.

Беременность протекает вполне благополучно, вот только испытания мои продолжаются. Скорее всего, это связано с неблагополучием потомков, с зацепкой за благополучную судьбу, которая идёт у нас по роду.

И у бабушки, и у мамы, и у сестры во время беременности были неприятности.

Когда бабушка была беременна вторым ребенком (сестрой мамы), ее муж пропал без вести. Предлагали ей сделать аборт, но бабушка сохранила ребёнка.

Когда мама была беременна мной (я второй ребёнок), у папы обнаружили рак двенадцатиперстной кишки. Папа поправился.

Когда сестра была беременна, у неё с мужем начался разлад. Муж позже ушёл.

Вот и я не оказалась исключением, хотя старалась работать над собой.

Замуж я вышла поздно, в 35 лет, муж оказался неблагополучным (его как магнитом тянет в неблагополучные ситуации), алкоголиком, очень конфликтным человеком, всё время влезал в долги.

Я принимала все ситуации, работала над собой. В конце концов, муж не пил три года (нашли хорошего врача), устроился на хорошую работу, сдал на права, сестра откупила у нас 3-х комнатную квартиру, взяла в кредит квартиру для нас, мы сделали ремонт, я забеременела. Казалось бы, жить и радоваться, но… Муж стал употреблять «травку» и «спайсы» (где-то через месяц после моей беременности).

Я понимала, что причина в неблагополучии ребёнка, молилась, прощала, преодолевала уныние и недовольство ситуацией, представляла, что муж уходит и принимала это. Приняла и то, что его поймала полиция в состоянии наркотического опьянения за рулём.

Конечно, после этого муж стал употреблять наркотики сильнее, ведь он жил машинами и вождением. В апреле выяснилось, что у мужа открытая форма туберкулёза. Мы все с ним контактировали, а я больше всех. Мужа отправляют в больницу, всем делают рентгены лёгких, мне из-за беременности нельзя сделать рентген.

Я нахожусь на больничном, смотрю Ваши семинары, читаю Ваши книги и работаю над собой. В результате все здоровы, я – тоже.

Летом мужа выписывают на амбулаторное лечение, надо каждый день ездить в амбулаторию и принимать лекарства. Собираемся доделать детскую комнату, ведь скоро родится ребёнок. Я была уверена, что муж избавился от зависимости от «травки», ведь долго перед этим он не употреблял, в больнице тоже не употреблял, да и времени было достаточно, чтобы осмыслить свою жизнь. Да и я (как мне казалось) хорошо работала над собой. Но, увы, как только муж вышел из больницы, началось всё заново, даже хуже.

Он стал вымогать у меня деньги на дозу, т.е. просил деньги на строительные материалы (для комнаты), а сам тратил на «травку». У него начались «ломки», стал пропадать из дома. На все мои старания обсудить ситуацию отвечал: «Я всё равно буду это делать 1-2 раза в месяц (в реальности это было каждый день). Не нравится – разводимся».

И я не выдержала. Сказала, что мы расстаёмся, что я не могу ему больше давать деньги, ведь я сама уже в декретном отпуске, что я больше не могу жить, не зная, где он, в каком состоянии и т.д. После этого муж ещё и запил после 3-х лет воздержания. Его поведение стало очень агрессивным, я была вынуждена уехать к маме, так как опасалась за свою безопасность. Но старалась работать над собой.

О проблемах мужа узнаёт сестра. Так как она выплачивает кредит за квартиру и считается её собственницей, она решает, что мужу там не место.

Плюс муж, который во время запоя не принимал лекарства от туберкулёза, стал уверять нас, что у него началось лёгочное кровотечение. Значит, мне с ним видеться нельзя, он может быть заразным. Созваниваемся с амбулаторным врачом, по «скорой» отправляем мужа обратно в больницу. Сами приводим квартиру в порядок (муж успел вынести телевизор и ноутбук, разбил машину). Едем к мужу в больницу, где врач говорит, что никакого кровотечения обследования не выявило, что он в больнице под воздействием алкоголя и наркотиков вёл себя так агрессивно, что его хотели отправить в психоневрологическую больницу, где есть туберкулёзное отделение, но он сбежал…

Где он теперь, неизвестно до сих пор. Иногда звонит, просит прощения, просит денег, просит, чтобы я вернулась. А вернуться некуда. К маме я его взять не могу, эта квартира не моя, да и она на это никогда не пойдёт. Ту квартиру, где мы жили, сестра собирается сдавать.
Наверное, я мужа слишком сильно развратила, ведь за всё в основном платила я (коммунальные платежи, продукты и т.д.). А может причина в излишней привязанности или в зацепке за благополучную судьбу.

Я понимала, что муж – это зеркало жены, что у него должны быть недостатки, но тут я не в силах ему помочь. Единственное, что я сейчас могу – отпустить его. Как только я начинаю его жалеть, у меня начинает болеть спина или левый бок.

Что же, остаётся принимать ситуацию, и меняться. Как будет дальше – одному Богу известно. Но муж начинает меняться только тогда, когда совсем плохо. Поэтому я подала на развод. Может это его стимулирует. Амбулаторный врач говорит, что муж теперь регулярно приезжает за лекарствами. Надежда ещё есть. Я работаю дальше...