«Кто из нас не слышал историй о сенбернарах — бесстрашных собаках-спасателях, вызволяющих путников из снежного плена на альпийских перевалах! Знаменитому Барри четыре десятка человек были обязаны жизнью. Увы, кошки такими подвигами похвастать не могут. Однако и в племени пушистых мурлык есть свои герои. Удивительно, но именно в Швейцарии, на родине сенбернара Барри жил кот-альпинист Томба. Он много раз совершал восхождения на горные вершины, и однажды спас людей от сошедшей снежной лавины.»
В путеводителях по Швейцарии говорится, что Шваренбах — это небольшой отель с рестораном, расположенный в Швейцарских Альпах. Он находится в узком ущелье меж горных пиков, ровно посередине тропы, которая кратчайшим путём соединяет кантоны Валлис и Бернер Оберланд.
Издревле в этом месте располагалась таможня, а в середине XVIII века при ней был открыт постоялый двор, который и ныне принимает путников и туристов. Разве что размеры гостиницы увеличились: в 1977 году к основному, историческому зданию сделали пристройку С 1933 года отелем владеет семья Штоллер-Верли.
Хозяева отеля очень гордятся тем, что в разные годы здесь останавливались Александр Дюма, Пабло Пикассо, Марк Твен и другие знаменитости. Именно этот отель и стал родным домом для Томбы, кота-альпиниста.
Томба появился в горном отеле случайно, вернее, вначале там появилась его мама, кошка Томасса. Однажды хмурым осенним вечером 1987 года в гостиницу пришла никому не знакомая кошка. Возможно, она чувствовала, что на следующий день будет первый обильный снегопад, и искала спасения от непогоды. Хозяев кошки, которую управляющий отелем назвал Томассой, найти не удалось и её решили оставить жить в гостинице. А следующим летом, 7 августа 1988 года, у неё родился единственный котёнок. Его назвали Томба (в честь известного горнолыжника Альберто Томбы).
Когда Томба подрос, у него пробудился интерес к дальним прогулкам. Изо дня в день он всё дальше уходил от отеля. Постояльцы встречали его на ближайших склонах и даже на высокогорном перевале Гемми. Поначалу хозяева отправлялись на поиски любимца, но, убедившись, что кот всегда возвращается домой, оставили Томбу в покое.
А молодого кота неудержимо тянуло всё выше и выше, и даже традиционная кошачья любовь к комфорту и теплу не могла удержать его. Как настоящий альпинист, Томба всегда был готов променять уютное кресло у камина в холле гостиницы на лёд и пронизывающий ветер очередной горной тропы. Томбе было всего десять месяцев, когда он, в компании трёх альпинистов, поднялся на гору Риндерхорн высотой 3453 метра — тогда и стало ясно, что это прирождённый покоритель вершин. А всего через несколько дней четвероногий альпинист забрался ещё выше. Вместе с группой спортсменов Томба поднялся на вершину Балмхорн высотой в 3699 метров.
Много раз кот поднимался в горы, а в хорошую погоду он иногда даже не возвращался в гостиницу, ожидая следующих «попутчиков» прямо на маршруте восхождения, в перевалочных пунктах. В гостинице кот в обязательном порядке «приветствовал» всех вновь прибывших любителей альпинизма, обнюхивал их рюкзаки и снаряжение, а на следующее утро отправлялся с выбранными людьми совершать восхождение.
Некоторые скептически настроенные люди объясняли такую любовь кота к походам в горы тем, что в пути его всегда щедро угощали. Однако Томбу хорошо кормили и в отеле, где он был всеобщим любимцем. Так что его страсть к горам никак нельзя объяснить лишь стремлением вкусно покушать.
Однажды Томба совершал очередное восхождение с парой молодожёнов. Маршрут был несложен и хорошо знаком коту, но в одном месте Томба решительно свернул с тропы и пошел в сторону. Паре стало любопытно, куда направляется их «проводник», и они свернули вслед за котом. Именно в тот момент со склона сорвалась снежная лавина. Она ударила точно в тот участок тропы, по которому люди должны были пройти, если бы не свернули за Томбой. Кот спас их от верной смерти!
Теперь эту историю, равно как и множество других историй из жизни удивительного кота, можно прочитать в книге Питера Столлера, который управляет отелем в Шваренбахе. В ней можно увидеть и фотографии одного из восхождений Томбы на вершину Риндер-хорн. На тот момент коту было около года. Он отправился на гору с журналистами Хеди Сигг и Максом Пфиффнером, которые сделали снимки и написали о коте несколько заметок, тоже вошедших в книгу. Вот как Хеди описывает свое «восхождение» с котом: «Мы вышли из гостиницы в 5 утра. Было очень темно. Невдалеке мы услышали какой-то шорох и увидели светящиеся в темноте зелёные кошачьи глаза. Накануне я спросила хозяйку гостиницы, захочет ли кто-нибудь сопровождать нас завтра. Она ответила, что это вполне возможно и не исключено, что с нами пойдёт кот. И теперь в самом деле кот шёл рядом с нами по тропинке.
Было холодно. Мы вышли к озеру Даубензее и решили сделать небольшой привал: перекусили сами и хотели угостить нашего четвероногого спутника, но кот от еды отказался. Правда, он с удовольствием устроился на моих коленях, наверное, чтобы погреть свои замёрзшие лапы. Весь путь на Риндер-хорн Томба проделал вместе с нами. Бывало, что мы скользили на льду, а кот, выпустив когти, как ни в чём не бывало карабкался вперёд. На обратном пути мы хотели понести кота, но он вывернулся у меня из рук и пошёл сам. Путь вниз был для него сложнее, и иногда Томба отставал от нас. Тогда он начинал мяукать, словно просил подождать, ведь он привык, что всегда идёт первым.
Томба стал известен далеко за пределами Швейцарии. Японский ежегодный альманах для альпинистов посвятил коту целый разворот, в ЮАР о Томбе писали статьи, в Нью-Йорке газеты рассказали историю «горнолыжной кошки». Томба умер в 1993 году, от иммунодефицита.
Удивительная встреча с РОДОВЫМ ТЕРСКИМ КАЗАКОМ Старообрядцем Димитрием.
Атака казаков в Гражданскую войну: как писали и как было на самом деле
1 (17) апреля 1918 года во время сражения за Екатеринодар кавалерия белых в конном строю атаковала пехоту красных. Вот как об этом писал в своих воспоминаниях, опубликованных в 1935 году, Л. Половцов: "Отряд черноморцев (казаков, воевавших за красных - ИО) вырывается с фланга, грозит отрезать армию от обоза. Ген. Эрдели бросает всю конницу в атаку. Место топкое, поросшее кустами и деревьями. Черноморцы метким, прицельным огнем встречают кавалерию. Но месть, месть за убитого (генерала Корнилова - ИО), - и полки несутся, как бешеные. Рубят с плеча, топчут лошадьми, и отборное войско "товарищей" мечется в ужасе. Влезают в кусты, прячутся за деревьями, но везде достает их острая шашка, а пощады нет. Триста всадников, однако, полегло на месте... Обходная колонна разбита, и грозная опасность для обоза, со всеми ранеными, миновала" (Половцов Л. Рыцари тернового венца). Однако эта редчайшая для того периода атака кавалерии на пехоту предстает совсем в другом свете глазами полковника Черешнева, участвовавшего в ней в качестве командира взвода казаков. Кстати, следует отметить, что описание хода атаки весьма точное. Полковник, как минимум, участвовал не в одной такой атаке.
"Наступал момент, о котором каждый из нас мечтал с раннего возраста - атака в конном строю и рубка противника. Подтянув подпругу у моего горячего и несовсем послушного коня и проверив, легко ли шашка выскакивает из ножон, я огляделся. Взвод был готов. По совету бывавших уже в конных атаках офицеров мы оставили наши "кожухи" и бурки под скирдою и в строй стали налегке. Опять команда: "По коням; садись", - и взвод выравнялся по соседям юнкерам. Правее нас выстраивался 1-й эскадрон; левее виднелись густые ряды Елизаветинцев и Марьинцев. Передние сотни сразу же построили двух-шереножный развернутый фронт; кто был во второй линии, не знаю, но кто-то был. До неприятеля в этот момент было шагов с тысячу. Командир сотни, гвардеец полковник Рашпиль, выехал на уставную дистанцию вперед, повернулся в седле и, указывая в сторону противника, скомандовал: "Сотня в атаку - Шашки вон - рысью - МАРШ!" - и сразу же поднял своего большого гнедого коня в свободную рысь, сверкнули наши шашки, и сотня двинулась за своим командиром. Первое время мы шли по твердому грунту, и наши кони охотно и легко следовали за бывшими впереди взводным командирами. Мой "Азият" вообще не терпел кого-либо впереди, и мне трудно было сдерживать его порыв вперед. Злился я на него ужасно: негодуя на сдерживающий повод, он уклонялся то вправо, то влево, и ломал строй. На этого коня и двух рук было мало, а тут ведь в правой руке была шашка; как я не отрубил себе ухо, не знаю. Еще более негодовали на меня мои соседи, прапорщик Кадушкин слева и подъесаул Помазанов справа. Мы быстрою рысью сближались с неприятелем. Огонь противника был редким, но пули уже находили случайные жертвы в наших рядах. Прошли мы так, рысью, шагов 300 - 400; полковник Рашпиль перевел нас на намет, и только что мы начали скакать, как твердый грунт кончился, и мы очутились на вспаханном поле. Кто знает кубанский запаханный чернозем, да еще весной, после таяния снега и дождей, тот поймет наш ужас, когда мы начали чувствовать, как все больше и больше уменьшалась скорость нашего движения. Мы продолжали скакать, но уже на тяжело дышавших лошадях. С расстояния 400 шагов красные открыли огонь залпами. Здесь уже можно было видеть, как падали лошади и валились с них люди. А немного впереди, еще 100 - 150 шагов, сотня напоролась на болото. Лошади с трудом, где "собачьей рысью", а где и шагом, двигались вперед по этому болоту. Против нас красные были в двух шеренгах; передняя стреляла "с колена", а задняя стоя. Цепи красных были неровные: местами они сбивались в кучки, а в других местах стояли одиночки, в 3-х, 4-х шагах друг от друга. Каждый из нас смотрел вперед и ждал - когда же они повернут и побегут назад. Но ни беглецов, ни потерявших дух не было. Вглядываясь вперед я, к своему удивлению, увидел на некоторых рыжие и черные мохнатые шапки, каких много было у закубанских пластунов. Так вот почему не было паники у нашего врага! Мы продолжали атаку, хоть наше "Ура" уже перестало быть грозным и мощным. Нас продолжали расстреливать, теперь уже частым огнем. Тут, собственно, и погибла наша сотня. Пал Рашпиль, многие юнкера; получил рану в грудь и наш взводный, подъесаул Чигрин; рядом со мной был ранен в руку подъесаул Помазанов. Линия атакующих перестала быть линией: кто выбыл из строя по ранению, у кого упала лошадь, а кто и повод начал укорачивать, не видя рядом соседей. Нашей кучке повезло: грунт перед нами был выше и суше, чем у соседей, и коням было легче идти. Кричим "Ура" и наддаем ходу. По сторонам уж некогда оглядываться, но слышим, что "Ура" замирает и, наоборот, становятся слышны крики и "Ура" от противника. Вот тут-то, не дойдя до неприятеля всего лишь шагов 50, кто повернул назад, а кто вдоль фронта вправо. Вперед продолжали скакать лишь те, кто не мог остановить разгоряченных лошадей, да еще те, кто даже в этой ужасающей обстановке инстинктом понимали, что на такой дистанции повернуть спину к противнику - значило стать мишенью для стрельбы в упор. Против нашей кучки всадников (а скакали мы в интервалах 2-х, 3-х шагов) были одиночные люди неприятельской цепи. Передняя шеренга встала с колен, и тут у них началось небольшое замешательство: кто начал отступать к задней шеренге, кто перемещался вдоль цепи, кто вкладывал в затвор новую обойму, кто брал винтовку за дуло для встречи нас "в приклады". Это волнение и спасло нас.
Как мы проскакали последние шаги, не знаю, не до того было. Помню только, что для себя я наметил точку удара: вразрез между красногвардейцем в солдатской "ушанке" справа и "рыжей шапкой" слева. "Ушанка", видимо, выпустив очередную пулю в несущегося на него всадника (и, к счастью, "промазав"), колебался не то досылать следующий патрон в ствол, не то готовиться встретить врага штыком, Его-то, "ушанку", я и выбрал для себя, оставивши "рыжую шапку" Мише Кадушкину. Так мы и влетели в цепь: слева от меня Кадушкин; справа урядник Скрыпник, чуть дальше вправо урядник Шрамко, сотник Ярош, урядник Телеганов и еще кто-то. Еще до удара я решил рубить сначала вправо, и сейчас же влево. В последний момент моя "ушанка" подняла винтовку, чтобы закрыться от моего удара шашкой, но одновременно этот человек уклонился от меня полуоборотом влево, и этим открыл шею и правое плечо. По шее я и рубанул. В следующий момент я перегнулся влево, рубить пластуна в рыжей шапке, но мой "Азият" как-то внезапно рванул вправо, и я ударом влево промахнулся. Сейчас же за этими двумя красными показалась еще какая-то фигура, опять у меня слева. Я ее кольнул но, далеко перегнувшись, чтобы достать ее концом клинка, я сам чуть не слетел с коня. Впереди меня никого не было; крики и стрельба были уже позади, и мне стало ясно, что я очутился в тылу у противника, сзади его цепей. Подскочили ко мне мои одностаничники прапорщики Кадушкин и Шкарлат, невредимые, и сотник Ярош, раненый в ногу, Урядник Скрыпник остался убитым при прорыве через цепь, Недосчитались мы и Телеганова; были и еще, кто не прорвался. Мы, уцелевшая четверка, сразу же сообразили, что единственной возможностью для нас выйти назад к своим, было пробовать обогнуть неприятельский отряд подальше от места атаки. Так мы и сделали: по кустам и за деревьями мы взяли влево и очень скоро нашли конец неприятельской цепи; загнувши еще больше влево, мы довольно быстро очутились "на нашей стороне". Подскакали ближе к укрытию и заметили, что там много всадников и пеших, сообразили, что это были "кадеты". Так оно и оказалось: это были казаки-Елизаветинцы, не дошедшие в атаке до Садов и "благоразумно задержавшиеся" у разных закрытий. Подъехавши к ним, мы свалились с коней: тут мы почувствовали страшную усталость. Ярошу перевязали раненую ногу; пуля, ранившая Яроша, вошла в плечо его коня, но, очевидно, не затронула ни кости, ни артерии, так как конь был в полном порядке. Зато с моим "Азиятом" было хуже: у него в левом бедре была рваная рана, и из нее беспрерывно шла кровь. Это была штыковая рана; "рыжая шапка" метила штыком в меня, но, уклоняясь от удара Кадушкина, запоздала и вместо моей ноги ударила штыком в "Азията". Тут я вспомнил, как вздрогнул мой верный конь, когда мы проскакивали цепь. На мне же не было ни царапины, хотя два пулевых отверстия испортили рукав и левую полу моей "бичехаровки" (дачковая гимнастерка, с грудными карманами "под газыри")" (Черешнев В. Конница под Екатеринодаром //Вестник первопоходника. №9 июнь 1962 года).
Донские казаки-калмыки
После взятия белыми Новочеркасска был созван так называемый Круг спасения Дона, на котором избрали нового атамана — П.Н. Краснова и создали войсковое правительство. В тот момент делегаты Круга станичные атаманы А. Сарсиянов (станица Платовская) и А.Алексеев (станица Граббевская) при поддержке члена Войскового правительства Б. Уланова добились разрешения на формирование национальной калмыцкой части, получившей наименование Зюнгарский полк.
Калмыцкие дети на фотографии из семейного архива казаков станицы Константиновской Сусловаровых.
Территорией формирования калмыцкого полка в ст. Константиновской стала хлебная ссыпка купца Севрюгова, занимавшая почти полквартала между улицами Центральной (Ленина) и Базарной (Карташова). Командир полка Захаревский Сергей Васильевич, 39-летний полковник, и старшие офицеры квартировали в доме отставного генерала Дукмасова, в 1918 г. ему было около 76 лет. Командирам сотен и другим офицерам проживание было предоставлено в богатых домах станицы. Полк в станице Константиновской был сформирован менее чем за месяц.
Зюнгарский конный калмыцкий полк, сформированный в мае 1918 г. в станице Константиновской, имел в своем составе 5 сотен. С 1 июня 1918 г. полк вошел в группу К.К. Мамонтова, которая вела борьбу за Сальский округ против красных отрядов Ковалева И.С. и Г.К. Шевкопляса.
Со 2 августа 1918 г. полк стал официально именоваться 80-м конным казачьим полком (в документах встречаются варианты: Зюнгарский калмыцкий и 80-й Зюнгарский). Осенью 1918 г. Сальский округ полностью перешел под контроль отрядов Донской армии. После этого в состав донских полков прибыло значительное количество казаков, в том числе из калмыцких станиц, находящихся в верховьях реки Сал. В октябре 1918 г. 80-й полк, переданный в состав Сальского отряда В.И. Постовского, вел бои в западных районах Калмыкии, прикрывая стык между флангами армий Краснова и Деникина на Яшалтинском направлении.
В мае 1919 г. 80-й полк вошел в состав 8-й Донской конной бригады и впоследствии был переведен в группу А.С. Секретева, которая в мае 1919 г. прорвала фронт и соединилась с восставшими верхнедонскими казаками, резко осложнив положение Южного фронта Красной армии. Позже группа вошла в состав вновь сформированного 4-го Донского конного корпуса Мамонтова. В составе этого соединения 80-й Зюнгарский полк участвовал в рейде по тылам Южного фронта Красной армии.
При отступлении белых к Новороссийску Зюнгарский полк, не поддавшись панике, продолжал вести арьергардные бои, прикрывая отход своих частей. Без особых потерь ему удалось добраться до Крыма, где он вошел в состав армии П.Н. Врангеля. Зюнгарцы участвовали в июньских боях в Северной Таврии. В начале июля 1920 г. Зюнгарский полк был переведен в 3-ю Донскую дивизию генерала А.К. Гусельщикова, в составе которой воевал вплоть до эвакуации из Крыма.
Судьба разбросала казаков-калмыков по всему свету. В эмиграцию ушло около трёх тысяч донских калмыков, воевавших на стороне Белой армии. Они образовали диаспоры, существующие до сих пор в Югославии, Германии, Франции, США и других странах.
Свежие комментарии