Сестренки

СВОЕЙ ЖЕНЕ ПОСВЯЩАЮ…
О, мать, тебе одной дано,
понять детей,
их мысли, их дерзанья!

Сестрёнки

Тук – тук, тук – тук – тук, стуча колесами по рельсам, постепенно замедляя скорость, поезд подходил к станции. Машинист паровоза подавал предупредительные гудки о своем прибытии. По перрону суетился народ. Кто встречал, кто уезжал, кто провожал.
У окна стояла девочка, лет четырнадцати. Серое ситцевое платье с крупной коричневой клеткой, перетянутое в тонкой талии черным пояском, гармонировало с вязаной шерстяной кофтой коричневого цвета, небрежно наброшенной на плечи. Длинные волосы, заплетенные в толстую косу, на конце заканчивались большим белым бантом.
Она пристально вглядывалась в суетившихся и толпящихся на перроне вокзала людей, в поисках знакомого лица. Встречать её, как мама говорила, должен был дядя Володя, папин брат.
Она уже была на этой станции, и несколько раз, когда её родители приезжали в отпуск, к бабушке в Сосновку, то есть к папиной маме. Последний раз они приезжали прошлым летом. В этом году они собирались в Севастополь, к маминым родителям, но война изменила все планы. Война вообще всё изменила и планы и дела. И не только у Надежды, но и у всех.
Жили они в Можайске. Отец и мать работали в городской больнице. Папа хирургом, мама детским врачом. С началом войны, сомнений у них не было, оба будут на фронте, поэтому и было решено, отправить дочь к бабушке в Сосновку, под Новосибирск. Смущало одно, как четырнадцатилетнюю девочку, которая только что окончила седьмой класс, отправить одну в такую дальнюю дорогу. Но, нашлись знакомые, которые тоже увозили своих детей подальше от войны, к родственникам. С ними и поехала Надя.
Созвонившись с братом, отец сообщил номер поезда и дату выезда племянницы. Тот обещал обязательно встретить. Поэтому и стояла Надежда у окна, и искала глазами знакомое лицо.
- Надюша, девочка, ты все свои вещи уложила? – уже пятый или шестой раз спрашивала Надежду, Александра Петровна, которую и попросили родители приглядеть за дочкой во время всего пути следования. Это она везла своих детей, мальчика и девочку, четырех и шести лет, к родственникам. Она с удовольствием взялась выполнить эту миссию, так как видела в четырнадцатилетней попутчице еще и помощницу для пригляда за своими чадами. Дорога длинная. Где кипяточку на станциях набрать, где что-то купить, свежего из продуктов.
- Поезд стоит всего пять минут. Давай мы чемоданы ближе к выходу поднесем. Да - а, а нам ещё часов восемь ехать.
Надюшка, расцеловала малышей Александры Петровны, с которыми подружилась за дорогу, чувствуя себя воспитателем, взяла чемодан и они пошли в тамбур вагона. Там уже стояла проводница. Она держалась одной рукой за поручень, другую, с флажком вытянула вперед, внимательно следя за вокзальной суетой, дожидаясь полной остановки поезда.
- Ну, чт, Надежда, приехала? Встречает кто? А то, оставайся. Где я ещё такую помощницу найду? – спросила она, улыбнувшись, увидев входящую в тамбур с чемоданом девочку.
- Да должны. Папа говорил, что звонил и телеграмму дал, - и она стала выглядывать через плечо проводницы на перрон.
- А, вон, вон! Дядя Володя, дядя Володя! - закричала она, увидев широкоплечую, высокую, напоминающую отца, фигуру своего дяди.
Мужчина, услышав и увидев её, тоже замахал руками, и быстро пошел за останавливающимся вагоном поезда.
Наконец-то поезд остановился. Какой-то мужчина из пассажиров, помог подать чемоданы Надежды, и выскочил на перрон. За ним, попрощавшись с Александрой Петровной и проводницей, ещё раз расцеловав стоящих тут – же малышей, девочка стала спускаться по ступенькам. Сильные руки дяди подхватили её как пушинку, приподняли и поставили на землю.
- Ой, как вытянулась то за год! А какая красавица! Ну, смотрите, совсем невеста. Бабушка и не узнает, - и он прижал к себе девочку, - Спасибо вам. Сейчас отправим телеграмму родителям, груз доставлен в целости и сохранности. Ну, пошли племяшка. А то нам еще грузится, а потом трястись по колдобинам сто двадцать верст. Я на сегодня специально выпросился у председателя везти груз на станцию, что бы тебя встретить.
Они взяли чемоданы и направились к полуторке. До Сосновки добрались только к вечеру. Пока выстояли очередь, пока грузились. Всю дорогу разговаривали о родителях, войне, о чем говорят там, под Москвой. Надежда, отличница по всем предметам, прошедшая школу ораторства на посту председателя совета дружины пионерской организации школы, с видом знатока, делала свои далеко не детские выводы.
- Ничего, - подражая отцу, успокаивала она дядю, - Вот, соберём все силы в кулак, и как дадим по этому фашизму, вместе с их Гитлером, будут знать, как нападать на мирных людей. Это они воспользовались своим фашистским обманом. Обещали не нападать, и даже подписали договор о не нападении, а сами…. Вы не волнуйтесь, дядя Володя, как сказал наш вождь и Верховный главнокомандующий товарищ Сталин: «Наше дело правое, враг будет разбит, Победа будет за нами!»
- Да – а, это точно, - только и смог сказать дядя, слушая ораторские речи племянницы.
Дома их уже заждались, и не только бабушка, но и Верка и Васька, деревенские ребята, с которыми Надя подружилась ещё в прошлые приезды.
Вера была ровесницей Надежды. Чем-то даже похожая на неё. Только светлые, коротко остриженные волосы, да легкая деревенская полноватость отличали их.
Василий, широкоплечий, загорелый парень, с темной, как у цыгана, волнистой шевелюрой, был на год старше.
Среди сверстников, он был командиром и заводилой многих интересных дел по оказанию помощи родной школе и колхозу. Причем, всё, что делали ребята, входящие в его большую команду, он умело превращал в интересную, увлекательную игру. За эти организаторские способности, в школе, во время учебы, ему прощались тройки по некоторым предметам. Учителя видели, что некоторые пробелы в знаниях не от лени и не желания учиться, а от большой занятости с ребятами.
В день приезда подруги до самой ночи сидели у костра на берегу реки Тихуши. Окруженные гурьбой деревенских мальчишек и девчонок, слушали Надежду. Тут же были приняты решения о создании отрядов, звеньев и бригад помощи колхозу. Это и прополка, и уборка урожая, и работа на фермах. Их лозунгом, как и всего народа тыла, стало: «Всё для фронта, всё для Победы!»
Потекли дни и месяцы тыловой, военной жизни. Мужчины уходили на фронт. Женщины плакали и надеялись.
В августе ушел добровольцем дядя Володя, хотя ему и давали бронь, как механизатору. От родителей шли письма, в которых они сообщали, что работают вместе, в прифронтовом военном госпитале. Писали, что положение гораздо серьёзней, чем думали. Очень много раненых и погибших.
Пришли и первые похоронки. В сорок втором погиб отец Веры, а вскоре получила похоронку и бабушка. Геройски погиб дядя Володя.
Тревога и горе передалось детям. Они все повзрослели. Стали требовательней к себе и своим товарищам. Трудились не покладая рук, совмещая учебу и работу. Всё отдавали фронту, порой сами, оставаясь ни с чем. Но все эти трудности только закаляли их.
В феврале сорок четвертого, получила письмо и Надежда. Писал начальник госпиталя, где работали родители. При авианалёте, бомба попала в здание. Отец и мать как раз были на операции, спрятаться в укрытие не могли. Погибли оба. Сердце бабушки не выдержало потери двух сыновей и невестки, она тяжело заболела и в мае умерла. Надежда осталась одна.
Окончив 8 класс школы, она уехала в город, где поступила в медицинское училище и устроилась на работу в городскую больницу. Она давно решила стать врачом, как её родители.
С Верой они постоянно переписываются. В письмах она сообщила, что в ноябре, как только исполнилось восемнадцать лет, ушел на фронт Вася. Их детская и юношеская дружба переросла в любовь. Перед уходом, уговорив председателя, они расписались. Теперь она не просто жена, а солдатская жена, и очень, очень переживает за него. Он пишет, что окончил ускоренные курсы механика-водителя танка, что скоро их направят на фронт, и он обязательно дойдет до Берлина.
Работа, учеба, работа, учеба. И так день за днем. Наступил май, сорок пятого, а с ним Победа. Надежда продолжает работать и учиться. От маленькой четырнадцатилетней девочки, осталась только длинная коса. Она выросла, повзрослела, стала красивой молодой девушкой.
От больницы ей дали комнату в коммуналке. Выехала семья из числа эвакуированных и комната освободилась. Квартира находилась рядом с больницей, что было очень удобно.
Августовским утром, Надежда, как обычно находясь на дежурстве, помогала дежурному врачу при обходе больных. В это время прибежала дежурная с приемного покоя.
- Александр Иванович, срочно в приемник, там женщину привезли, беременную, тяжелую. У неё кровотечение, и ещё что-то, - переводя дух,
протараторила она. Надежда и врач быстро пошли в приемный покой.
На носилках лежала молодая женщина. Она была очень бледная, в полуобморочном состоянии, и все время шептала: - «Васенька, Васенька.» Надежда сразу её узнала, это была Вера.
- Вера, Верочка, потерпи, потерпи, всё будет хорошо, - бросилась она к подруге.
От этих слов, Вера пришла в себя.
- Надя, Надя! Васеньку, Васеньку нашего убили. Убили, убили любимого Васеньку, - и она снова потеряла сознание.
- Откуда её привезли? – спросил врач.
- С железнодорожного вокзала. Какой-то военный привез, а сам торопился на поезд.
- Она что с поезда?
- Не знаю, - пожала плечами медсестра приемного покоя.
- Она из Сосновки, - сказала Надежда.
- Это моя подруга. Она мне как сестра. Но что она делала на вокзале?
- Так, Надежда Юрьевна, срочно в операционную, и вызовите акушера, я иду готовиться к операции. Вы тоже. Будите помогать.
Операция прошла тяжело. Пришлось делать кесарево сечение. Но все обошлось. Родились две девочки, близняшки. Состояние Веры хоть и было тяжелым, но стабильным. Врачи верили, организм молодой, должен справиться.
Надежда почти не отходила от кровати подруги. Днем и ночью была с ней. Она взяла на себя полный контроль и уход за больной. И действительно, хлопоты и заботы подруги сделали своё дело. Вера пошла на поправку. Хорошо чувствовали себя и малышки.
Пока Вера была в критическом состоянии, Надежда ни о чем её не спрашивала, ждала, когда подруга сама всё расскажет.
На четвертый день она окончательно пришла в себя.
- Наденька, сестрёнка, убили нашего Васеньку, - заговорила она и заплакала.
- Тихо, тихо, - стала успокаивать, её Надежда, - Тебе нельзя волноваться. Подумай о дочках.
- Как они? Я и не думала что у меня двойня. Бабки что-то говорили, а я не верила. Вот молока нет. Как я их кормить буду?
- Ничего, прокормим, - заверила её подруга, - Нас же двое.
Выдержав паузу, Надежда спросила,
- А откуда ты узнала, ну что Вася…
- В конце мая, от него пришло письмо, но написано не его рукой, писал его друг. Седьмого мая, их танк подбили в Берлине. Вася, вытаскивая товарищей из горящего танка, сам сильно обгорел. Сейчас лежит в военном госпитале. Больше писем не было. А неделю назад, я получила телеграмму, «Буду проездом, надо встретиться». Подпись, Алексей Томилин, это его друг, из экипажа, Вася о нем писал. В ней был указан номер поезда, вагона и число, когда он будет проезжать наш город. Вот я и приехала на встречу с ним. А где моя сумочка? Сумочку не видела, Надя?
- Она, она, наверное, с твоими вещами, в комнате хранения. Я сейчас схожу, принесу.
Надежда сходила в комнату, где хранились вещи больных, и принесла сумочку Веры. Та достала из сумочки, какие-то бумаги, медаль «За отвагу», «За взятие Берлина», и орден «Красной Звезды».
- Вот все что осталось от Васеньки, - и снова заплакала.
Немного успокоившись, продолжила,
- Этот Алексей рассказал, что в госпитале они лежали вместе. Он тоже был в том танке. И если бы не Вася, он бы сгорел. Его и командира Вася вытащил, а сам…. Врачи долго боролись за жизнь, но ожоги были сильными, началось заражение крови и…. Когда они лежали вместе, Вася его попросил, если не выживет, не отправлять похоронку, а заехать, повидаться со мной, и передать словами, что он сильно, сильно меня любил. И чтоб сына, он верил, что будет сын, назвала Васей.
Вера уткнулась в подушку и зарыдала. Вместе с ней заплакала и Надежда. Она тоже очень любила Василия, но никогда не подавала вида перед подругой и ним, видя родившуюся, и растущую любовь близких ей людей. Её решение уехать в город, исходило ещё и из этих чувств.
- Ну, всё, всё успокаивайся, сестренка. Жизнь продолжается, надо жить. У нас с тобой сейчас главная задача, вырастить дочерей. Они родят ещё, а те ещё, вот ниточка Василька и продолжится. Так что бери себя в руки, будем жить. Тебе надо набираться сил. В Сосновку я сообщу, что ты здесь, в больнице, что б ни теряли, не беспокоились. Все что надо я сделаю, куплю.
И действительно, Надя часто приносила продукты, которые не так-то легко было достать. А если купить, то за большие деньги у спекулянтов.
- Спасибо тебе, Наденька. Если бы не ты, я не знаю что было бы со мной. Спасибо, сестренка.
Надежда всё взяла на себя. И уход, и кормление. Вместе с Верой, они часто забирали сестренок, нянчились с ними. Крохи, как две капли воды похожие друг на друга, были очень милыми.
Благодаря такому уходу, здоровье Веры шло на поправку, малышки хорошо набирали вес. Через три недели Веру выписали.
В палату Надежда пришла с цветами и одеждой Веры.
- Ну что, сестренка, поздравляю с новым именем, «мама». Ты у нас не просто мама, а дважды мама, - она обняла и расцеловала подругу.
- Давай собирайся, девчонки уже готовят наших малышек, документы на выписку я забрала, мы идем ко мне. Поживешь пока у меня. А там видно будет.
- Ой, Наденька, мне домой надо. Там же свекровь больная и мать. Уже заждались. Волнуются, наверное.
- Что волноваться. Я им уже два письма с попутчиком отправила. Они знают, что у тебя всё нормально, скоро выпишут. Так что давай не сопротивляйся, а одевайся.
Дверь в палату открылась, вошли две медсестры и принесли девочек.
- Получайте, мамаши, ваших детей, - и протянули кулёчки с малышками. Девочки были запеленованы в новые розовые одеяльца, с подложенными белоснежными уголками.
- Надя, откуда? Откуда? Откуда эта красота? Это же дорого!
- Не дороже денег, - заключила подруга, - Разве наши принцессы не достойны иметь красивую одежду? Ой, вы наши миленькие, - и она взяла у медсестры одну девочку. Другую, взяла Вера.
- Спасибо вам, сестрички. За всё, за всё спасибо. Александр Иванович у себя? Я зайду к нему, поблагодарю, - и Вера пошла к врачу, делавшему операцию при родах.
В комнате у Нади было чисто и уютно. Здесь было всё, что нужно одинокой девушки. Большая, широкая кровать, шкаф для одежды, стол, стулья, небольшая кушетка. Всё это она привезла из деревни, когда продала бабушкин дом. Рядом с кушеткой стояла тумбочка, с бутылочками, сосками, пелёнками, распашонками и прочим, необходимым для малышек.
Накормив малышей и уложив их спать, подруги сели обедать.
- Надя, откуда у тебя это пиршество? Колбаса, масло , сыр? Фрукты? Это же сейчас всё так трудно достать и очень дорого? Ты, наверное, все деньги, что выручила за дом, потратила на нас?
- Нет, деньги я стараюсь экономно расходовать. К тому же я работаю. Мне платят. А с продуктами, - Надежда слегка смутилась, - с продуктами мне помогает один молодой человек. Ну, в общем, лежал у нас долго на излечении морячек, у него было тяжелое ранение. Восемнадцать осколков вынули. Всё тело было изранено. Я за ним ухаживала. Думали, что вообще не выживет. Но ничего. Всё образовалось. Правда один осколок так и остался, возле сердца. Александр Иванович сказал, что его сейчас, лучше не трогать. Так вот, он влюбился в меня. Сказал, что пока я не выйду за него замуж, он никуда не поедет. Сам он из Ленинграда. Родные погибли в блокаду. Вот он и ждет меня, всё уговаривает, ехать с ним на Балтику. А пока устроился шофером. Возит какого то начальника продовольственного снабжения. Вот и меня подкармливает. И не очень дорого.
- А ты что? Он нравится тебе?
- Ой, я не знаю….
- Да ладно, сестренка, вон как покраснела. Значит, нравится, - пошутила Вера. И она впервые за всё это время улыбнулась своей привычной Верочкиной улыбкой.
Вечером пришел молодой человек. Высокий, стройный, красивый. По выглядывавшему вороту тельняшки из-под рубашки, и широко расставляемым ногам при походке, как это делают моряки, Вера поняла, что это и есть тот самый морячок.
- Здравствуйте, Вера, меня зовут Вася, Василий, - представился он, немного смущаясь.
При этом имени Вера вздрогнула.
- Заочно я с вами знаком. Мне Надюша о вас рассказывала. Ну что поделаешь, война проклятая. Многое и многих мы потеряли. Так что вы держитесь. У вас вон, какие две прелести лежат, посапывают, - и он направился к лежащим на кровати кулечкам с малышками.
- Вася, - заругалась на него Надежда, - с улицы, с грязными руками и к детям. А ну марш мыть руки.
- Всё, полундра, сдаюсь, сдаюсь, - и Василий убежал к умывальнику.
Девушки накрыли стол, и они сели ужинать. Говорили о войне, о послевоенной жизни. Как тяжело будет восстанавливать всё разрушенное.
На третий день, несмотря на уговоры Надежды, Вера стала собираться домой в Сосновку.
- Хорошо, - сдалась Надя, - Вера, давай поговорим, прежде чем ты уедешь.
Она взволнованно стала ходить по комнате. Потом села напротив подруги, взяв её за руку.
- Сестренка. Мы ведь, сестренки? У меня к тебе есть предложение. В деревне сейчас очень голодно. Все что было, забрала война. Восстановиться не сразу и не скоро. У тебя, ты сама говоришь, на руках больные мать и свекровь. Молока у тебя нет. Я очень много думала, и …. В общем, я предлагаю, оставь одну малышку мне. А через годик, как всё поправиться, ты заберешь. Я всё сделаю. Дочке у меня хорошо будет, - Надежда с мольбой в глазах смотрела на подругу.
- Ой, Наденька, ты что? А что я скажу дома? Что скажут мама, свекровь? Да и вообще в деревне. Скажут, что я за мать такая, бросила своё дитя.
- Ну, почему, бросила? Мы же не чужие. Мы же должны помогать друг, другу. А как родители оставляют своих детей у родственников, когда уезжают в длительные командировки? Как я приезжала до войны в деревню на всё лето? Что же получается, что родители меня бросали? Или забывали обо мне? Тебе так будет легче, и дочке у меня будет хорошо. Потом, Сосновка не за тридевять земель находиться. Ты в любое время приехать сможешь. Подрастем, и приедем.
- Подожди, а ты как? Учёба, работа?
- Ну учеба у меня почти закончилась. А с работой и домом я справлюсь. Днём, пока я на работе, за ребенком приглядит баба Клава, соседка. Она всё время дома с внуками. А они уже большенькие, особого пригляда не требуют. Я с ней уже договорилась. Буду немного приплачивать, ей помощь, какая не какая копеечка. Вася поможет. Он тоже согласен. Молоко, кашка и прочее у нас всегда будут.
- Ой, подруга, даже не знаю. Боюсь я. Конечно, спасибо тебе за все твои хлопоты. Ты и так много для нас сделала. Если бы не ты, я вообще не представляю, как всё было бы. Дай подумать хорошенько. Конечно, для дочки так было бы лучше. И мне, конечно, полегче с одной. Но…
- Ты подумай, подумай, - заторопилась Надя, видя сомнения подруги.
- А коль ты решила ехать, Вася тебя завтра увезет, на легковушки, чтоб не растрясло после операции. Он обещал. А он у меня, если что обещает, то обязательно выполнит, - и Надежда стала осторожно переводить разговоры на другие темы.
На следующий день с утра, заехал Василий, сказал, что договорился с начальником, он его отпустит после обеда с машиной, что бы увезти Веру в Сосновку.
- Ну, что ты решила, Верочка? – осторожно спросила Надя.
- Ой, боюсь я сестренка. Осудят люди. Вдруг не поймут?
- Да не казни ты себя и не накручивай. Сейчас всем тяжело. Не осудят. Главное тебе легче будет, а еще больше, дочке.
Они встали и подошли к малышкам. Две «куколки», ничем не отличавшиеся друг от друга, лежали на кушетки и сладко посапывали носиками. Молодые мамаши присели возле них, одна справа, другая слева. Они смотрели и любовались спящими дочками.
- Ты, так и не решила, как назовешь девочек?
- Одну точно Люба, Любовь, - не отрывая взгляда от детей, ответила Вера. Хочу, что бы мы с тобой были, Вера, Надежда и Любовь. Ведь это же главные силы в жизни. Без этого, ой как трудно жить.
- А другую?
- Не знаю. Как свекровь скажет.
Они сидели молча, каждая думала о своём. Не заметили, как пролетело время. Со двора послышался звук подъезжающей машины. Надежда подошла к окну.
- Вот уже и Васек мой подъехал, - при этом она осеклась, как будто сказала что-то лишнее и посмотрела на Веру. Вера, закрыв лицо руками, плакала.
- Васек, твой Васек, а мой не приедет, никогда, никогда не приедет.
- Ну, успокойся, Верочка, успокойся, - стала утешать подругу Надя.
- Давай собираться, - и стала складывать в узелок пеленки, распашонки, бутылочки с молоком и всё что необходимо будет Вере в дороге и на первое время в дома.
Прибежал Василий.
- Ну что, девочки мои, готовы?
- Да всё собрались. Вася, мы с Верочкой решили поступить, как я тебе говорила. Одна малышка останется у нас.
- Ой молодцы девчонки. И правильно, здорово! Ты умница, Верочка. Ты не волнуйся за дочку. Ей у нас хорошо будет. Ведь правда, Надюша, у нас? - Василий с мольбой в глазах смотрел на Надежду. Надя прекрасно понимала, о чём спрашивал её Василий.
- Да правда. У нас, - улыбнулась она улыбкой любящего человека.
- Ура, - закричал Василий и бросился целовать девушек и малышек.
- Куда, куда, грязный, с улицы и к маленьким, - заругалась Надежда. - Бери лучше вещи и неси в машину. Ты купил продукты, и остальное, что я тебе говорила?
- Да всё купил и кроватку детскую достал. Она такая, в ней качать можно как в качалке.
- Хорошо. Всё иди, мы сейчас выйдем. Ну что, сестрёнка, пошли и мы?
Вера продолжала сидеть, глядя на детей. Дочки спали. И им не было ни какого дела до тех проблем, которые решала их мать.
Материнские чувства продолжали волновать Верино сердце. Её терзали сомнения. Правильно ли она поступает, как выдержит она эту разлуку? А что бы сказал её Василий? При этих мыслях слезы вновь потекли по щекам.
- Ну что, ты как маленькая? – заругалась на подругу Надя.
- У тебя же дочь никто не отбирает. Ну, забирай обоих. Только пойми, ведь не только тебе одной трудно будет, но прежде всего им. Речь только об этом.
- Хорошо, хорошо, ты только не ругайся, - стала успокаиваться, вытирая слезы Вера.
- Ты пойми и меня. А какую, оставить? - она вопросительно посмотрела на подругу.
- Давай так, как стоим. Справа, что рядом с тобой, едет. А слева остаётся.
- Хорошо. Она взяла на руки лежащую рядом девочку, поцеловала другую, от чего та поморщилась, как бы говоря, не мешайте спать, и они пошли к машине.
- Надюша, я как приеду, я тебе сразу напишу. А потом, как всё образуется, я сразу приеду за ней. И ты, и ты пиши мне, как вы тут, хорошо?
- Да, да, конечно. Не волнуйся, сестренка.
У машины подруги расцеловались, всплакнули. Вера села на заднее сидение легковушки, и они уехали. Надежда быстро вернулась в дом.
Шли дни. Надя и Василий официально оформили свой брак. Теперь она стала не Свиридова, а Одинцова.
От Веры писем не было. Надя, понимая, что не хорошо, когда ребенок растет без имени, сходила и оформила документы на свою фамилию, назвав девочку, Любой, как хотела Вера.
Через два месяца от Веры, наконец-то пришло письмо. Она писала, что колхоз их преобразовали в совхоз. Скотина, какая осталась, всю забрали в совхозное хозяйство. В деревне голодно. Зарплата маленькая и то не всегда. Хватает только на хлеб, да так по мелочи. Не писала сразу, как приехала, потому, что на третий день, после её приезда, умерла свекровь. Пришлось хлопотно. Живет с матерью. Решили дом свекрови продать, купить корову. Все хоть молоко своё будет. Но купить и продать трудно. Денег ни у кого нет. Да и с кормами плохо. Вот и занимается всеми этими делами. Работает в совхозе, учетчицей. Любушка, так она назвала дочку, что с ней, чувствует себя хорошо. Растет. Когда мама с ней, когда на работу с собой берет. Дочь, которая у Надежды, просила назвать Олей. Просила написать, как она. Очень волнуется. Но решение, которое они приняли с Надеждой, считает правильным. С двумя детьми ей было бы очень тяжело. Поэтому огромное спасибо. Как появиться хоть маленькая возможность, обязательно приедет и заберет дочь.
Письмо Веры очень взволновало Надежду. За прошедшее время она так привыкла к роли матери, полюбила девочку, что даже не задумывалась, что это не её родной ребенок, и его заберут у неё.
Она написала коротенькое письмо Вере, что все хорошо, дочка растет. Просила не волноваться и не торопиться. О том, что назвала её Люба, и оформила документы на себя, писать не стала.
Но постоянная мысль о ребенке не давала ей покоя. Василий тоже очень переживал. Он знал, что после ранения, перенесенных операций, совместных детей от него у них с Надеждой не будет. Посоветовавшись, они приняли решение уехать в Севастополь, где остались живы Надины бабушка и дедушка. Об этом Надя узнала совсем недавно. Вере решили сейчас ничего не сообщать. А потом, когда всё образуется, они обживутся, всё расскажут ей и пригласят к себе жить.


Старый, видавший виды автобус, гремя и звеня чем только возможно, подпрыгивая на ухабах и ямках, ехал медленно. До деревни Сосновка было всего сто двадцать километров, но как шофер не старался, объезжая ямки и бугры, время этой поездки составляло более двух часов.
У окна сидела молодая, красивая девушка, на вид лет двадцати пяти. Темные волнистые волосы, заплетенные в толстую косу, спускались на грудь. Одета она была в демисезонное пальто синего цвета. На голове вязаная под цвет пальто синяя шапочка. Из под воротничка выглядывал шелковый красный платок. Одежда, и та аккуратность, с которой она сидела на хозяйке, говорили о хорошем вкусе, понимании моды.
Девушка пыталась уснуть, но постоянное тряска на разбитой дороге, виляние и раскачивание автобуса, заставляли быть все время в напряжении. Суета душного плацкарта по железной дороге, пересадка, ожидание автобуса на автовокзале, сильно утомили её. Постоянные мысли о правильности решения самой этой поездки, следующая с этим неизвестность, сомнения, будоражили мысли.
Всего два месяца прошло, как умерла мама. Невосполнимая боль утраты, дорогого человека, её болезнь последние полгода, были трагедией для неё. Но то, что сообщила мать перед смертью, повергли её в шок. Мама, ей не родная мать, и у неё есть родная сестра. Возможно, даже жива и родная мать….
И все же усталость дороги, тревожные мысли, сказались. Прислонив голову к оконному стеклу автобуса, подложив вязаную шапочку, чтоб не сильно трясло голову, Люба, так звали девушку, задремала.
- Эй, дочка, дочка, - услышала Люба женский голос, и почувствовала, что кто-то осторожно трясёт её за плечо, - Ты спрашивала Сосновку, дочка, так подъезжаем.
Девушка открыла глаза, тряхнула головой, приходя в себя ото сна, стала оглядываться по сторонам. Рядом с местом, где она сидела, стояла бабушка.
- Я говорю, вот она Сосновка. Ты спрашивала. А то проспишь и увезут тебя в Озёрск. А от туда, далече топать. А ты, я вижу и так умаянная.
- Ой, спасибо вам большое, бабушка. А вы случайно не знаете, где здесь улица «Береговая»?
- Не знаю, милая. Не знаю. Дык, на берегу, наверное. Ты у местных спроси. А я дальше еду.
У столба с табличкой «А», автобус остановился. Из автобуса, Люба вышла одна. На остановке никого не было. Она поставила на скамейку небольшой чемодан и достала из сумочки бумажку с рисунком, на котором была нарисована схема, как ей найти, нужный адрес, фамилия и имя.
Внимательно изучив, огляделась, и, определив дорогу, согласно рисунка, она пошла вдоль улицы.
У колодца ей встретилась женщина, набиравшая воду.
- Здравствуй, Люба! Ты чё, ездила куда?
Люба посмотрела на женщину, пожала плечами ничего не ответив, пошла дальше.
Откуда она знает меня, моё имя, подумала она. Она хотела остановиться, спросить, как лучше пройти до интересующего её дома, но не решилась. По дороге ей встретились ещё две женщины. Они так же поздоровались с ней. На что она, слегка растерянно кивнув головой, ускоряла шаг. Женщины удивлённо смотрели ей в след, потом шли по своим делам.
Дом, о котором рассказывала ей мать, и по рассказам которой она рисовала схему, она увидела издалека.
Сердце её стало биться чаще, она почувствовала сильное волнение. В ноги вступила тяжесть, как будто они не хотели идти или чего-то боялись. Она остановилась, переводя дух. Появилось желание вернуться, уехать… .
- Нет, - стала убеждать она себя, - Зачем же я тогда столько ехала? Ведь там мои родные, мама, сестра…. Да, они ничего не знают обо мне. Но родная кровь, чувства, заложенные самой природой…. Всё это должно помочь. Теперь я просто обязана заявить, рассказать о себе, о маме Нади.
И убеждая себя в своей правоте, она решительно направилась к незнакомому, но родному ей дому.
Подойдя к воротам, она осторожно открыла калитку и заглянула во двор. Двор был метров десять длиной. Слева, деревянные постройки под уголь, дрова, сараюшка. Прямо, примыкая к сараю, строение, скорей всего курятник, так как рядом сидели и ходили, ковыряясь в земле куры. В углу, рядом с калиткой и изгородью в огород, собачья будка. У будки на цепи лежала большая собака.
Увидев Любу, она вскочила, с явным желанием начать лаять, но её что-то остановило. Вильнув раз-два хвостом, она стала внимательно разглядывать входящую во двор женщину. Что-то знакомое и тоже время незнакомое, заставляла её насторожиться.
Люба в полголоса, не решительно спросила:
- Можно? Тут есть кто? - Ответа не последовало.
Убедившись, что цепь на собаке короткая, до крыльца не достанет, Люба осторожно прошла на веранду, а потом в дом.
Прихожей как таковой не было. Была просторная комната, выполнявшая одновременно роль кухни и столовой. Слева большая русская печь. За ней дверь в другую комнату.
Справа, вдоль стены, стояла широкая скамейка, со стоящим на ней бочком под воду, закрытым деревянной крышкой и ковшиком. Сверху к стене, прибита вешалка для верхней одежды, и козырьком для головных уборов. Далее у окна стоял небольшой столик. Его использовали при приготовлении пищи и прочих кухонных нужд.
Между проёмами двух окон, у стены стоял буфет, для хранения кухонной посуды. Прямо, чуть дальше середины, стоял большой стол. Вокруг него были расставлены стулья. Скорее всего, это был обеденный стол.
За проемом двери в другую комнату, в углу у окна, стояла этажерка с несколькими расставленными аккуратно книжками. На самом верху этажерки, небольшой радиоприёмник.
Все окна аккуратно завешаны тюлевыми занавесками. На входе в комнату, тоже висели длинные шторы темно бордового цвета с ярко красными большими цветами.
Пол был устелен домоткаными, в разноцветную полоску половиками. В комнате было прибрано и чисто.
В доме было тихо.
- Есть кто дома? – тихо спросила девушка.
Ответа не последовало.
- Эй, есть кто-нибудь?
Она постояла с полминуты, и, не дождавшись ответа, на цыпочках, чтобы не запачкать половики, направилась к двери в комнату. Не успев пройти и трех шагов, она услышала какой-то шум, затем скрип кровати, и из комнаты вышел молодой мужчина лет тридцати.
Волосы его были взъерошены, лицо заспанное, слегка опухшее, глаза полуоткрытые. Он был в одних больших «семейных» трусах.
Не обращая внимания на Любу, он прошёл мимо неё, слегка пошатываясь, к бочке с водой. От него шел сильный запах перегара. Почерпнув ковшом воду, он стал жадно пить. Отпив половину, он посмотрел на стоящую посреди комнаты Любу. Потом снова приложился к ковшику. Утолив жажду похмелья, поставил ковш, он повернулся. Глаза его приоткрылись.
- О-о! А куда это мы собрались, Любовь Васильевна? Да ещё так приоделись? А супружеский долг. Ты вчера мне всю башку просверлила, что я с пьянкой забываю о домашних делах и супружеском долге. Всё, Любушка – голубушка, попалась. Разоблачайся, начнем с супружеского долга, - и он, пытаясь шутить, развел руки в стороны, направился к женщине.
Люба в страхе стала пятиться назад, пока не уперлась в стенку. В это время входная дверь открылась и в комнату вошла молодая женщина, как две капли воды похожая на Любу. Только одета она в старенькую куртку, и юбку, в руках у неё было ведро, наполовину заполненное картошкой с картофельными очистками, вперемежку с комбикормом.
- Это что такое? – строго спросила она. - Иван, я тебя спрашиваю, это что такое? - и она перевела взгляд на прижавшуюся в испуге у стены женщину.
Мужчина, повернулся к ней, и как был с разведенными в стороны руками и слегка согнутыми коленями, так и замер на месте, только мотал головой из стороны в сторону. Потом снова посмотрев то на одну, то на другую женщину, пробурчав,
- Всё, белая горячка, двоится, бросаю пить, - ушел в комнату, завалился на кровать, положив на голову подушку, и укрылся одеялом.
Женщины стояли и рассматривали друг друга. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем вошедшая спросила,
- Ты, Вы, кто?
В это время послышались шаги на веранде, стуканье чем-то о дверь, затем она немного приоткрылась. И уже потом, только при помощи просунутой ноги, открылась до конца, впуская в дом женщину, лет пятидесяти. В руках у неё были тяжелые сумки, с кулечками, банками и прочими покупками.
- Фу, кое-как дотащилась. Вот аванс получила, да в магазин зашла. А то в доме почти всё позакончилось.
Она поставила сумки на пол у порога и стала закрывать широко открытую дверь.
- А ты чё, ещё свиней не кормила? – спросила она, увидев стоящую у порога дочь с ведром. Переведя взгляд в том направлении, куда смотрела дочь, она застыла, потом облокотившись на косяк двери спиной, и постояв немного, стала медленно опускаться на колени.
Вытянув руки вперед, она с надрывом в голосе закричала,
- Доченька! Доченька моя!!!
Потом голос её осёкся, как будто она испугалась, что может спугнуть увиденное, зашептала,
- Доченька, доченька!!!
Она стояла на коленях, протягивая руки, как будто хотела дотянуться, дотронуться до того, что всю жизнь искала, ждала. Льющиеся слёзы, душили её. Уже не было слышно даже шепота. Только шевелящиеся губы продолжали произносить,
- Доченька, доченька, прости меня, прости.
Девушка, стоящая у стены медленно пошла навстречу вытянутым рукам женщины, опустилась на колени, прошептала,
- Мама, мамочка. Я ничего не знала. Я только недавно всё узнала. Мамочка….
Они стояли на коленях, крепко обняв друг друга, словно боялись, что их снова могут разлучить, и плакали.
Девушка с ведром продолжала стоять у порога, ничего не понимая. И только когда она услышала слова девушки, лицо её побледнело, ведро выскользнуло из рук. На шум упавшего ведра, мать обернулась.
- Любушка, доченька, это твоя сестра. Твоя родная сестра. Я тебе ничего не рассказывала. Я боялась. Я боялась, что ты не поймешь. Иди к нам. Иди. Обними, - она протянула к ней одну руку, другой прижимая только что нашедшегося ребенка. Девушка тоже опустилась на колени, обняла плачущих женщин и слезы потекли по щекам. Так они стояли долго. И только мать все время шептала…
- Господи, господи ты услышал мои молитвы. Спасибо тебе господи. Сколько я молилась, сколько просила. Сколько пролила слёз. И он услышал. Услышал. Спасибо тебе господи. Спасибо….
Трудно сказать, сколько времени простояли три женщины, на коленях, обнимая друг друга.
Мать, отстранив немного голову, стала нашептывать,
- Олюшка моя, Олюшка.
- Я, Люба, меня Любой назвали, - также тихо ответила девушка.
При этих словах слезы вновь потекли по щекам женщин, только мать прошептала, гладя по одинаковой длинны косам, спускающимся на спинах дочерей,
- Теперь у меня две любви. Две Любови….

За ужином, уже в который раз, Вера перечитывала последнее письмо Надежды, что привезла дочь.
«Дорогая моя, единственная подруга и сестра.
Умоляю тебя и прошу простить, за свой поступок. Я понимаю, что причинила тебе много горя и слез. Но не со зла и не во зло. Пойми меня. Я собиралась сразу тебе написать по приезду, но потом думала, пусть все устроится. И всё оттягивала и оттягивала, и только по одной причине…. Я полюбила твою дочь, полюбила, как свою. Она стала для меня самым родным и единственным человечком. Особенно после того, как вскоре, после переезда в Севастополь, умер Василий. Оставшийся осколок возле сердца, забрал его у нас. И я решила, пусть хоть что-то будет у меня. Всю себя я посвятила дочери. У нас хорошая дочь. Ты в этом убедишься. Я дала ей и материнскую любовь и образование. Но….
Видно, все-таки я допустила грех и за это наказана. Сейчас, я тяжело больна, как врач понимаю, дни мои сочтены. Любушке я всё рассказала. Если ты читаешь это письмо, значит, она выполнила мою просьбу. Дальше вы решите сами, как быть. Я же молю об одном, о прощении. Не судите меня строго.
Прощай. Твоя сестра, Надежда».

Валерий Хайлов