Как изменится история древней Руси, если…
…почитать «наперсточный канал», хотелось добавить, ага. Смеха ради. Но читать будем другое — пропавшую летопись Иоакимовскую, что подробнейше переписана была Василием Никитичем Татищевым (1686-1750). Крупным деятелем петровской России. Администратором, горным инженером, географом, но в душе — историком. Вне всякого сомнения — блистал бы в топе Дзена в этом разделе, талант…
Находка.
Татищев та еще глыба. На протяжении всей сознательной жизни собирал летописи, исторические документы, нашёл и опубликовал «Русскую правду» и «Судебник Ивана Грозного». Но особое место в находках занимает Иоакимова летопись. Подлинный Список которой никто, даже сам энтузиаст, не видел. История находки такая.
Собирая древние рукописи, он обратился к своему родственнику — архимандриту Бизюкова монастыря Смоленской губернии: поскреби мол, по сусекам, нет ли каких древних историй для просмотра… В мае 1748 г. Татищев получил письмо с тремя тетрадями. Пояснялось: сочинения принадлежат монаху Вениамину, «который о собрании русской истории трудился по многим монастырям». Тетради Вениамин просил немедленно ему возвратить по прочтении.
«По сим тетрадям видно, что из книги сшитой вынуты, по разметке 4, 5 и 6-я, письмо новое, но плохо сделанное, склад старый, смешенный с новым, но самый простой и наречие новгородское».
Дальше история закрутилась похлеще детективной. С самого начала Таттищев заметил: кое-что с «Повестью временной…» откровенно не стыкуется. Самое вопиющее несоответствие — сарматы названы славянами, «в чем он, веря польским (хроникам), обманулся». Увлекшись историческим расследованием, Татищев переписал…
«Только то, чего у Нестора не находится или здесь иначе положено».
Само собой, он захотел взглянуть на исходники, с которых ему делали списки-тетради. Увы, его родственник сообщил: монах Вениамин в сентябре 1748 г. умер, а пожитки его растащены. Позже выяснилось, ни про какого «Вениамина» слыхом не слыхивали в монастыре. А книга принадлежала архимандриту-родственничку. Тот начал путаться в показаниях, сказывая: выписки делались лично где-то в Сибири. И Татищев заключил, что имеет дело с выдержками из древней рукописи Иоакима, первого епископа Новгородского (прибыл на Русь в 991 году, умер в 1030).
Призвание варягов.
Для вашего покорного слуги — самое интересное. Если телетайпно, история с варягами (до Рюрика) приключилась такая.
Был некий князь Вандал, правил славянами и кем-то еще многим. Он имел сыновей: Избора, Владимира и Столпосвята. Каждому построил по городу, по их именам нарёк их, умер в старости. Ему наследовал Избор, потом — Владимир.
«После Владимира княжили сыновья его и внуки до Буривоя; был он девятым после Владимира. Буривой не раз побеждал варягов и стал обладать всею Бярмиею до Кумени. Наконец, при оной реке побеждён был, воинов своих погубил, сам едва спасся, пошел во град Бярмы, что на острове стоял, крепко устроенный, и там, пребывая, умер. Варяги же град Великий захватили и дань тяжелую возложили на славян, русь и чудь».
Собравшись с мыслями, люди послали к Буривою, позвали к себе в Великий Град его сына Гостомысла. Тот согласился, варягов перебили, выживших — изгнали. Короче, полностью забедили. Гостомысл заключил с варягами мир,
«и стала тишина по всей земле. Был Гостомысл муж великой храбрости, такой же мудрости; соседи его боялись, а его люди любили».
Достоверность.
Иоакимова летопись Татищева, как и вся «История Российская», была встречена обществом с крайним недоверием. Ворчал научный мир — мол, её сложно читать, много нелепиц и т.д. … Возглавил «партию критиков» князь Щербатов. Но и защитники нашлись — рекомендую к изучению генерал-майора, русского историка XVIII в. Ивана Никитича Болтина. Дело, однако, решило мнение немецкого историка на русской службе Августа Шлёцера.
Этот тевтон, огромный фанат Нестора и его «Повести временной...» — не признал Иоакимову летопись — за достоверную. Куртуазно и вежливо обвинил Татищева в подлоге. Долго потом извинялся, но слово — не воробей. В Академии Наук поняли всё соответствующим образом.
Во второй половине XIX века отношение к Татищеву и Иоакимовой летописи изменилось. Русский историк и ректор Московского Университета Сергей Соловьёв уверял: Татищев первый начал обрабатывание русской истории, первый показал, что она такое, какие существуют средства для её изучения. В правдивости Иоакимовой летописи не сомневался, часто цитировал и использовал. С уточнением — доверять стоит летописной ее части, а легенды о предках славян — считать объектом тщательной проверки. Продавил, благосклонно принятую научным миром, идею: Иоакимова летопись дополняет или уточняет известные летописи.
Короче, изучением записей Татищева занялись всерьез. А в энциклопедии Брокгауза и Ефрона за 1901 г. о Татищеве, наконец, написали так:
«Добросовестность Татищева, раньше подвергавшаяся сомнениям из-за его так называемой Иоакимовской летописи, в настоящее время стоит выше всяких сомнений. Он никаких известий или источников не выдумывал…»
Действительно, состряпать ее, даже самому талантливому историку — было не под силу. Изучение Иоакимовой летописи показало, что она многослойна. Ещё в XIX веке стало понятно: сочинение составлено из русских и польских хроник разного времени. С добавлением античных сюжетов и украшательств, типичных для XVII столетия.
В 1900 году Алексей Шахматов (русский лингвист, философ и историк) высказал гипотезу: в основе Иоакимовой летописи лежит текст, составленный Иоакимом Корсуняниным между 991 и 1030 гг.:
«Вчитываясь внимательно в изданную Татищевым Иоакимову летопись, мы приходим к следующему выводу: рассказ о крещении Новгорода содержит черты, обличающие современника; некоторые части его могут принадлежать первому епископу Новгородскому Иоакиму».
Первое материальное подтверждение (археологией) текста Иоакимовой летописи — известие о разрушении Святославом Игоревичем христианских храмов в Киеве. Вывод такой:
«Есть весьма убедительное доказательство достоверности сведений: постамент идолов киевских языческих богов, поставленный в самом центре княжеского Киева, был вымощен плинфой и фресками христианского храма, разрушенного до 980 г. …У составителя Иоакимовской летописи мог быть в руках какой-то не дошедший до нас более ранний источник, сообщавший сведения, часть которых блестяще подтверждена археологическими данными».
Трактовка Летописи.
Даже сам Татищев, истово доверявший этому источнику, предупреждал: Славен и Скиф — не братья. Поскольку уже во времена Петра Первого было понимание — славяне не родственны столь близко скифам. Словенск — считал Старой Ладогой, не верил в славянское происхождение имени Вандал. Германские имена у славянских князей (Гардорик, Гунигард) отнёс к влиянию гепидов и гуннов.
Даже сегодня эти соображения выглядят разумно. Поскольку славяне вобрали в себя: что-то от германцев-готов, часть — от родственных тем гепидов. Этим табором они входили-таки в державу гуннов. Князь Вандал правил «от моря до моря», — по Татищеву, — от Балтийского моря до Ладоги, моря Русского (но так же это — Черное море). Как финны его называли. Нестор же в ПВЛ именует Ладогу — «озеро великое Нево». В скандинавских сагах озеро называют Альдога, от финского aalto — «волна». Выбор Татищевым финского названия понятен — он был сторонником финского происхождения варягов.
Неславянские названия Татищев посчитал сарматскими (финскими), взятыми от полиглотов-норманнов. А Избор именовался у них — Кунигард. Симптоматично… Это название впервые появилось у немецкого хрониста Гельмольда в XII веке, «Кунигардом» названа вся Русь. Датчанин Саксон Грамматик (XII в.) и «Вилькина-сага» (XIII в.) — именовали Русь «Конухардом». О Биармии Татищев делает примечание:
«Это есть достопамятное изъяснение, что Бярмия или Корелия тогда об реку Кимень с Финляндиею или Варягами граничила».
Действительно, Кимень (или Кумень) — река Кюмийоки в Финляндии. И Татищев уверен: Биармия — это Карелия. Его до сей поры горячо поддерживают современные финские учёные. Популярно мнение, что Биармия находилась в Карелии. А Бярма-град, где после поражения от варягов засел Буривой, — это русская Корела, у финнов — Кексгольм. И стоят они на двух островах. Очень похоже на правду, поскольку в «Вивлиофике» Н.Новикова (1773-1775) опубликована рукопись XVI — начала XVII в. Там есть запись:
«Лето 6387 (879) умре Рюрик в Кореле в воине, там положен бысть в городе Короле, княжив лет 17...»
Ныне город называется Приозёрск, но укрепленное городище там построили в XII веке, неплохо раскопано и изучено. Есть еще, более старый Тиверский городок (от X до XII вв.), расположенный в 25 км к юго-западу от Приозёрска на одном из островов Вуоксы. Тамошние находки датируются даже IX веком. Но увы… Сомнительна смерть Рюрика в Тиверском городке, тем более — смерть Буривоя, на полвека раньше. Здесь Татищев ничего не прибавил к пониманию исторической загадки…
Мифология Летописи.
Тут мнение научного мира такое: анализ языка, литературных приёмов и источников указывает на XVII век. Как и «Сказание о Словене и Русе». Описывая ранние времена, авторы обеих произведений используют известные им предания. Почти уверенно можно говорить: писалось всё новгородцами духовного звания, использовали одни и те же предания из этих же краёв.
Отбор источников они проводили в соответствии с уровнем культуры и личными предпочтениями. Автор «Сказания» — ярый разоблачитель язычников, геополитически ориентирован на Русский Север и Сибирь. «Псевдо-Иоаким» изрядно начитался греческих и польских авторов, махровый норманист, весьма благосклонен к «варягам из Скандинавии». Но оба автора — патриоты Новгорода, каждый на своё разумение отбирали утверждающие мифы исключительно местного происхождения. Так что… верить можно документу Татищева. Летописной части — уж точно. А более древние эпохи, мифологические… Оставим анти-норманнистам и норманистам, пускай друг другу холки теребят.
Самый свободный народ тысячелетия… Или почему скандинавы живут хорошо…
Тема интересная, хоть и занудная. У разных народов гото-германского этноса есть много сходств. Это заметно в их древних законах, в нравах и обычаях. Но скандинавы, в своем общественном развитии, выбрали уникальную дорожку. Их государственное устройство приняло совсем другой вид, чем у соплеменников в прочих Европах.
Стартовые позиции
у франков, алеманнов, бургундов, лангобардов и готов — были примерно одинаковы. После столетней войны они с грохотом уронили шкаф под названием «Римская империя», с толком-расстановкой переваривали немалую античную добычу. Промеж себя начали ссориться самозабвенно, стремясь урвать самые вкусненькие куски. Им достались не только девственные леса и богатые равнины, они получили земли, возделанные и населенные миллионами жителей. С уровнем общественного развития — более высоким, чем у новых хозяев. Образование, искусства, инженерия и науки… против свежести диких природных сил, «пассионарности», мужества и умения владеть оружием...
Варвары-победители разделили Империю по обычаю: каждый получил назначенный участок земли и собственности. Вождям доставалось немного более, королю — больше всех. Остготы и лангобарды прибрали себе примерно третью часть Италии, остальное оставили римлянам.
Бургунды и вестготы, прежние подданные Рима, — уступили две трети своей обработанной земли, половину лесов, садов и домовладений. Третью часть рабов. Так же поступали франки, когда делили землю и собственность с покоренными галлами.
Новые правила
были справедливы, для захватчиков само собой. Участок земли, полученный каждым при дележе, — назывался allod, с латинским окончанием allodium. Это была собственность, взятая мечом, часть законной добычи. Владелец имел на нее полное право владения, личное и потомственное. Других обязанностей не было, кроме естественного долга защищать эту землю.
Короли гото-германского племени оказались в самом большом выигрыше. Раньше они не имели никакого определенного участка земли, переходили со стадами и движимым скарбом с места на место. Их дружины не могли получать в награду ничего, кроме пиров или подарков — лошадей, оружия и доли в добыче.
И вдруг… Эти короли стали повелителями богатых провинций и владельцами огромных поместий. Поступили просто, навалив на себя тяжкое бремя прежней, императорской власти: обходились с жителями своих королевств — как с данниками. Очень стремительно богатели, получили возможность раздавать поместья и должности. Не только своим товарищам по оружию или родне, но и знати покоренных земель. Такие пожалования получили название бенефиций и феодов. С обязанностью особой верности и службы.
Проблемы новых хозяев.
Чем всё закончилось в европах такое мироустройство — известно. Ничем хорошим. Появился новый феодальный (ленный) класс дворянства. Разделение государств между королевскими сыновьями привело к непрерывным усобицам. Каждый из соперников старался привлечь к себе приверженцев раздачей поместий, должностей и доходов, местных налогов, торговых преимуществ.
Быстро проскочив этап прижизненного (без права наследования) владения леном-феодом, дворянство тяготилось зависимостью от сильных мира сего. Со временем они получили (мечом и мятежами) право наследственного владения, забрали власти выше макушек, некоторые стали считать себя — ровней королям. Вели дела государственно независимо, плевать хотели на венценосцев и благо государства, непрерывно месились друг с другом.
Понятное дело, любые права и так называемые «гражданские свободы» народа — оказались у бродячих псов под хвостами. Простой люд попал под «иго» вооруженного феодального дворянства. Остатки независимых аллодов быстро обнищали, свободные и независимые люди, пользовавшиеся полными правами собственности, — исчезли как класс. Причины были всякие — произвол феодалов, бессилие королей, междоусобицы всякой титулованной мелочи, опустошительные набеги норманнов, арабов и венгров…
Куча всего было. Итог грустный — почти повсеместно произошел слом аллодиальной независимости. Свободные люди вышли в тираж и свободный найм. Вступали в отряды феодалов, разорялись, пытались выжить хоть как-то торговлей или арендой своих земель. Многие отдались с имуществом церквям и монастырям, обретая видимость безопасности, которой пользовались церковные и монастырские «слуги».
Так или иначе, всякая свобода аллодов исчезла. Города и деревни попали под полный контроль и зависимость от феодалов. Этот порядок стал государственной жизнью, истребив все следы древней германской свободы. До полного рабства народов европ отделял всего один шажок — свободная торговля «живым товаром». Но церковного ума хватило — в такую античность не впадать.
Бывшая справедливость гото-германских племен растворилась. Самыми униженными «новым порядком» оказались Франция и Германия, чуть легче дышалось народу в Италии, Испании, Англии (с VII до ХІІІ столетий).
А вот на северах…
всё было иначе. Там народы свейской и готской земель (нынешняя Скандинавия) наслаждались полной личной свободой. Свеоны и часть готов появились в этих краях — при других обстоятельствах. Они не были повелителями покоренных народов, сразу не стали владельцами полей и поместий. Не было этого счастья тут. Даже какого-нибудь населенного города не сыскали… Первозданность, суровый климат, богатые дары моря — вот и все приобретения...
Хотя древние саги и говорят, что готы при «подселении» вели жестокую войну с местными племенами («более дикими и варварскими»), но это неправда великая. Не было там людного и оружного противника. Как и следов какой-нибудь плотной населенности, признаков обработки земли, ремесел, активной торговли или обмена.
Следом за готами припожаловали свеоны, абсолютно мирно поселились среди своих соплеменников. Быстро стали господствующим народом. Тут вопрос есть большой — милости прошу в комментарии с прояснением… Проблема такова: саги говорят — свеоны стали брать всё под свой контроль не оружием. А благодаря «высшему уму и большой образованности». Где только этого они набрались? Жду версии…
Житуха была суровая и трудная. Свеоны и готы наживали себе владения, распространяли свое государственное устройство — по мере нужды. Отвоевали у дикой природы клочок земли… потом другой, деревеньку заложили. И только потом из общины начинали выделяться оборотистые и сильные люди. Но без остальных выживать им было трудно, все решения принимались коллективно, право силы не в почете было. А особо буйным и амбициозным была указана своя путь-дорожка… Опасные морские набеги в чужие края, жизнь войной и грабежом.
Первая государственность
у так называемых викингов складывалась в постоянной борьбе с природой и неприятелем на море. На ничтожных местных ресурсах стал формироваться новый народ, ловкий, смелый, коварный. Но рассчитывающий только на свои силы. А независимое положение стало само собой разумеющимся и почетным. Тут никто не мог стать полноправным повелителем или рабом просто так, по праву силы или богатства.
Равенство прав было нетипичным для тех времен. Король мог иметь столько земли, сколько мог обработать лично, подобно другим землевладельцам. Обширность королевских дворов из-за этого — была крохотной. Если других доходов (кроме обработки земли) не находилось, то приходилось управлять людьми свободными. Рабов или данников не было. Пожаловать поместьями, давать доходные должности, назначать захребетников себе в помощники — ресурса не находилось. Но это было благом, королевская власть в глазах народа была священна и уважаема. Ведь «монарх» управлял только по общинным (племенным) законам, при одобрении-участии всего народа.
Было время, когда скандинавов старались познакомить с обычаями феодализма, привезти на шведскую почву рассаду европских чужеземных растений. Кое-где приживалось. Но поскольку климат суровый (народец еще более…) — расцвести не получалась, как в странах-экспортерах. Первобытная народная свобода укоренилась столь глубоко, в течении тысячелетнего развития усилилась и окрепла — нигде не удалось это победить полностью. Сословие поселян (особенно шведских) стало хранителем и защитником древних порядков и уклада.
Законы земли
сложились самобытные. С самых первых лет расселения — готы и свеоны застали обширные земли и большие леса, никому не принадлежавшие. Всякий имел неограниченное право присваивать и возделывать столько необработанной земли, сколько находил нужным. Но… Был установлен специальный обряд, детально до наших дней не дошедший. Определенные участки земли освящались огнем. Когда в Исландии (пришло из Швеции) становилось тесновато, для границ новых поселений практиковалось вот что. Свобода присвоения была ограничена: никто не мог брать более земли, нежели мог объехать с огнем в один день.
Более древнее правило еще было. По предписанию Хельсингеландских законов, чтобы поселиться на общей земле (Almaenning) — кандидат должен был исполнить несколько квестов. На месте желанных полей и лугов — сложить три копны сена, поставить дом о четырех углах, обойти с двумя свидетелями взятую и отмеченную землю. Лесные угодья в ширину равнялись луговым. Длина определялась пространством, какое новый владелец во время зимнего солнцестояния мог объехать с рассвета до полудня; потом должен нарубить воз бревен и вернуться домой засветло.
Такая земля, предварительно обустроенная и подтвержденная общиной, — становилась собственностью, называлась Odal. Право на нее было наследственным, защищать ее обязаны сами хозяева. Не рассчитывая на поддержку короля или ярла. Не было ни одного ограничения владения, ничья власть здесь не распространялась. Не платились налоги, кроме принятых по доброй воле и разложенных по числу землевладельцев.
Odal-bond,
поселянин, жил на своем дворе, как король. Не зависел ни от кого. В древних законах он носил название дротта, иорда-дротта, денар-дротта, лавардера. Его власть была ограничена двором — над женой, детьми и всеми домашними. Но поселянин нес за них полную ответственность: расплачивался за вред, причиненный ими; мстил за насильственные поступки или брал виру. Пока сыновья жили дома, на отцовском хлебе — они не имели права продавать или что-то покупать самостоятельно, нанимать работников.
Это было священным правом старшего, «старика» (gamlekarl); он был господин дома, судья, первосвященник и глава семейства. Разбирал ссоры, приносил домовые жертвы, был вождем своих людей на войне. «Старик» представлял в государстве нынешнего «гражданина», ему принадлежало право голоса на общих тингах и сходах. В спорах по земле — имел право быть свидетелем даже против короля.
Не владевшие землей или состоявшие на королевской службе без поместья — не имели никакого голоса в делах общины. Скандинавы считали, что нельзя вверять судьбу и самые важные дела государства таким людям. Которым нечего терять, или зависимым от других. Никто, кроме землевладельцев, не избирался для дел и поручений торговых, дипломатических, военных, правовых.
«Большие поселяне».
Постепенно складывались крупные центры, где работали свои законы. Большими поселянами назывались те, владел обширными поместьями, окружал себя многочисленной челядью: были рабы (traelar), домашняя прислуга (buskarlar) и вольнонаемные. Последние имели всю полноту прав свободных людей — вместе с хозяином работали в поле, участвовали в морских набегах, имели законную долю в добыче. Были арендаторы— крестьяне (Landboar). Из этих «больших поселян» впоследствии выделилось особое сословие со своими амбициями. Ставшее знатью и дворянами. Но законы древнего священного права на землю — не смогла сломать даже христианская казуистика и королевские амбиции.
Сословие свободных поселян Скандинавии до самого нового времени — базируется на владении отцовской недвижимостью. Во всех европах, где законы были составлены в пользу сильных мира сего, — прежние аллоды (туфы) слились в обширные поместья. Великолепные дворцы многочисленной знати заняли места деревень, свободные землевладельцы стали арендаторами (в лучшем случае). Большинство же превратились в бедных крестьян, зависимых от чужой воли и прихоти. Возвысились сильные феодалы, свободное, оседлое сословие поселян исчезло.
Скандинавы, с самых первых готов и свеонов, упрямо шли другим путем: ограничивали переходы земельной собственности. Считали — важнее для общества иметь свободных граждан, крепкими родовыми корнями привязанных к отеческой земле. Абсолютно верно угадав: чем больше будет свободных землевладельцев в государстве — тем крепче его независимость.
Тысячелетнее правило, хоть и подвергшееся незначительной ревизии — жило, наследственная земля не переходила сторонним людям — покупкой, даром, завещанием. Если иногда случалось такое — нашедшиеся (или разбогатевшие вдруг) наследники могли выкупать ее, даже просто забирать. Отказать им было нельзя. Ломить нереальные деньги — тем более. Всё оценивалось по справедливости, общиной, на тинге...
Кровные законы викингов. Месть и воздаяние…
Именно благодаря им сложились первые признаки гражданского, так называемого, общества этих земель. В скандинавских законах (до самого нового времени) уцелели черты древнего времени, когда оскорбления, причиненные одному члену семьи, — падали на целый род. А кровная месть была священным долгом.
Очень тонко всё было. Обычно убийца сам доносил о содеянном, иначе поступок мог трактоваться намеренным и беспричинным смертоубийством. Что навлекало позор на виновника и весь его род, с далеко идущими последствиями.
От места преступления убийца шел к ближайшему двору и громко делал признание. Если родни (даже самой дальней) убитого там не находилось — обход продолжался, с повторением ритуала. На третьем дворе следовало громко сообщить о себе самые подробные сведения и сказать, где проводил последнюю ночь. Это называлось Viglysnin, оглаской убийства. «Наследство», оставленное убитым, было — Vigarf. Понималось — как обязанность отмщения убийце и его роду.
Наследник обязан был мстить. Приглашать (или нет) родню — его право выбора. Убийца тоже мог рассчитывать на поддержку своего рода. Объявлялось некое военное положение. Обязанность кровной мести была столь священной, что ее неисполнение считалось несмываемым позором. Есть немало саг, где сыновья считали неприличным собирать поминки по отцу, не потребовав и не исполнив мщения. Примирение было возможно: кровью обидчика или денежной вирой. Если серебро отвергалось, между семействами убийцы и убитого начиналась смертельная вражда, стоившая жизни многим.
Со временем, чтобы остановить людские потери семейных войн, принимались посреднические законы. Выбирались для их исполнения специальные, разумные люди. Древние традиции не могли требовать платить жизнью за жизнь. Только рабы осуждались на смертную казнь, приговор между свободными людьми был … простой сделкой. Это создавало неимоверные трудности: закон был не в силах сделать ничего больше, как только совершить эту сделку. Личная независимость ценилась высоко, в древних северных законах выбор был обязателен: либо месть и кровь, либо вира (пенные деньги).
Единственное, что могла община (или король), — это развести враждебные стороны, дать время успокоиться взаимному раздражению. И возможность посредникам-примирителям договориться об окончании ссоры. Когда же убийство было доказано свидетелями — оно поступало на тинг. Обвиняемый должен был немедленно оставить свой дом, бежать из населенных мест в пустынные земли. Не один — с отцом, сыновьями, братьями (ближайшей родней). Судебное изгнание для них длилось сорок ночей (кроме Готланда), для виновника — минимум год.
По истечению этого времени, убийца мог возвратиться домой. В сопровождении поселян округа, — свободно и безопасно ехать на тинг. Был обязан предложить денежное возмездие за убийство. Если получал отказ — на следующий год повторял предложение. Так могло повторяться три раза.
Пока «оскорбленный» отказывался принять виру — убийца считался вне закона, со всеми вытекающими. Домой вернуться не мог, обязан был скрываться и прятаться. Это делалось для того, чтобы в своем доме он не был застигнут мстителями. Иначе, это давало повод для обратного возмездия.
Работало это правило …через пень-колоду, и сословно. Чаще всего последний третий год — посредникам удавалось уговорить потерпевшую сторону на получение виры. Долгий промежуток времени способствовал снятию напряжения, все же. Изгнание тоже стимулировало убийцу повышать ставки ее размера. Оставаться вне закона в суровых краях северов — так себе удовольствие, был повод хлопотать. Добиваться примирения и денежной сделки.
Тяжба заканчивалась, когда закон объявлял чистым от бесчестия (oskamder) всякого, кто принимал виру. Сверх того, для полного сохранения чести обиженного преступник с 12 родичами должен был клясться: в подобной ситуации сам бы удовлетворился таким разрешением конфликта.
Обычно денежная вира была непомерно высокой. Тогда начинались долгие переговоры, как в любой торговле. Чаще они становились наследственными (arfvebot) — их платил сам убийца ближайшему родственнику погибшего. Иногда были семейными (attarbot) — и собирались по специальной росписи с родных убийцы. С отцовской и материнской стороны, таким же образом распределяясь между семейством убитого.
С уплатой и получением виры военное состояние между обоими семействами прекращалось; для торжественного подтверждения мира, обиженная сторона произносила священный текст примирения и безопасности (Tryggbеtsed):
«Теперь ты в мире на пирах и вечеринках, на тинге и народных собраниях, в церкви и на королевском дворе, везде, где собираются люди. Мы будем, как родные, делиться друг с другом ножом и кусками мяса и всякой вещью. Мы будем жить так дружно, как будто никогда не бывало меж нами вражды. Если же впредь выйдет у нас какая ссора, то она кончится не оружием, а деньгами…»
Иногда тинг принимал предохранительные меры, если не был уверен в искренности клятв. Обе стороны обменивались заложниками, гарантией безопасности и общественного мира. Но такое работало среди обычного, мирного люда. В воинской среде викингов — брать деньги за кровь родни — считалось бесчестьем. В саге «Об Олафе, сыне Трюггви» один персонаж узнает о смерти своего родственника, говорит:
«Братья Кале ждут от меня чести, чтобы я завел дело о пене за убийство: для меня неприлично брать деньги за родного, будто за собаку; если отомщу за это, как следует, другие поудержатся делать такие преступления».
Суд северян не мог отказать в этом праве. Кровь — значит кровь.
Свежие комментарии