МАТЕРИНСТВО

 

материнство Моим любимым женщинам- Толкуновой Валентине Лаврентьевне и жене Надежде ПОСВЯЩАЕТСЯ. Материнство, матерь человеческая, низко в ноги кланяюсь тебе! АЛЕШКА Маленький, несмышленый, он пытался ручками раздвинуть то, что его связывало. Казалось, сил хватит, но кто-то постоянно и требовательно прижимал руки к телу и стягивал. И тогда он решил, что нужно кричать. Он открыл ротик, и сколько было воздуха в маленькой груди, выдохнул… - Ну и горластый, - услышала она чей-то голос. - Ну что, Надежда, получай мужика, - сказала Анна Ивановна, - сегодня ПЕРВЫЙ, как ты и ждала: суббота, три пятнадцать. Странно, подумала она, почему я, Галина раньше должна была родить. Врачи говорили, что у неё тоже мальчик. И схватки у неё начались намного раньше. Дальше мысль стала уходить, будто проваливалась, и только всплесками сна возвращали её в месяцы и дни ожидания, этого большого, неизвестного и главное желаемого. Как они ждали этого дня с Валеркой, её любимым мужем Валеркой. Сколько было планов, фантазий, приготовлений. Кроватка, пеленки, распашонки. Имя она выбрала сама, Алексей, Алешенька, сынок. Проснулась она резко, как будто вспомнила то, что забыла, и все время пыталась вспомнить. Господи, я же родила. А где, где это долгожданное, желаемое, рожденное от плоти и крови! - Чего всколыхнулась?- специально громко спросила соседка по койке Люба. - Еще не приносили. Вот щас нас покормют и детёв принесут. Молоко, оно ведь тоже из чего-то деется. Надежда обвела по палате взглядом. Все как вчера. Саша и Маша штудируют пособие для молодой матери, они здесь на сохранении. Врачи обнаружили какие-то отклонения. Люба вяжет носки мужу. Он у неё лесничий. Говорит, чтобы по лесу бегая, не замерз. Ирина Петровна, что-то вышивала. Взгляд остановился на кровати Галины. Кровать была пуста. Даже матраца нет. Любашка, перехватив взгляд: - Не смотри, нет, больше Галки. Умерла. А вроде говорили, что всё хорошо. Они всем говорят, что всё хорошо. Сердце не выдержало. А ребенок родился, хорошенький. Куда его теперь? Наверное, в детдом отдадут. Родни-то нет. Мужик бросил, как только забеременела, а родители уж давно, померли. Надежда откинула голову на подушку и закрыла глаза. Ей вспомнилась её маленькая, но уже большая жизнь. Кто она, кто её отец и мать? Родилась в селе Большая Ерба. Мама умерла при родах. Кто отец? Уже учась в пединституте, приезжал какой-то мужик и сказал что он «папа»… - Ну, наконец-то, - загалдели девчонки. - Вы что нас голодом держите? Так и молоко скиснет. - Ничего с вашим молоком не сделается, - специально строго ответила медсестра, вкатывая в двери «тачанку», так девчонки в шутку называли тележку-столик, на которой развозили обеды по палатам для новороженец, и для тех, кто не мог ходить сам в столовую. Каша, молоко, булочка и кусочек сливочного масла, обычный завтрак всех больниц. Надежда, ела, торопясь, с жадностью, как будто ей очень хотелось есть. Нет, голода она не испытывала. Она просто торопила время. Одна мысль, скорее, скорее, скорее ей хотелось увидеть её Алешку. Этого родного, единственного на данный момент желанного человечка во всем мире. Какой он этот человечек, на кого похож. То, что он самый красивый, она даже не сомневалась. «Ну, несите, несите»! - хотелось крикнуть ей. Унесли тарелки, кружки, а детей всё нет. И вдруг за дверью все услышали звуки марша «Мельденсона», как на свадьбе. Дверь открылась, и на пороге выросла, да выросла огромная фигура бабы Маши. Баба Маша. Она была такой большой, не объёмной, что казалось, косяки двери при её габаритах разошлись в стороны. Как она проходила это просто удивительно. На её большом животе умещались как на раскладном столике три кулечка. Она их даже не придерживала руками. Настолько им там было просторно и надежно. На шее у неё висел маленький плеер, из которого и звучала эта прекрасная музыка всех молодоженов. - Ну что, мамаши, готовы к кормлению своих родственников. Так, кто это у нас, - разглядывая номерок, «номер четыре». - Это, мой, мой, - загалдела Люба. Глаза у неё загорелись как звёзды, в уголках росинками выступили слёзы, это были слезы счастья матери, которая вновь видит своё чадо. Люба нежно взяла кулечек, пристально вглядываясь в личико, не подменили ли? И только убедившись, что ошибки нет, стала распахивать халат на груди. От Любаши баба Маша направилась к кровати у окна, к Ирине Петровне, самой загадочной женщине в палате. Она очень мало говорила. Редко вступала в разговор. О себе никогда ничего не рассказывала. Толком о ней никто ничего не знал. Знали только, что это у нее поздние роды, и что у нее есть дочь, которой десять лет. Выглядела она всегда опрятно, четко уложены волосы, красивая прическа. Красивый, яркий, можно сказать богатый, халат, был аккуратно запахнут, без складок и морщин. Она по деловому сидела на краю кровати и без всякого выражения эмоций, также по деловому готовила себя к кормлению ребенка. Для этого, открыв правую грудь, пожила белую пеленочку, чистую, выглаженную до белизны. Баба Маша, даже не глядя на номерок, протянула ей малыша. Ошибиться было не возможно. Пеленки, в которой он был, завернут, были персональными, расшитыми художественной вышивкой с яркими цветами на фоне голубых облаков и зеленой лужайки. Их, Ирина Петровна вышила сама за эти 9 месяцев, долгих 9 месяцев ожидания. По ее внешнему виду, ухоженному и улаженному трудно было определить её возраст. Девчонки то ли сплетничали, то ли точно знали, но в отсутствии ее, шептались, что на эти роды она согласилась только из за большой любви к мужу, хотя дочь из ревности была категорически против. И что именно это сковывало ее чувства и эмоции. Надежда, не отрывая глаз, следила за всем происходящим, потому, что именно сейчас, третий кулечек был ее Алешкой. Наступит именно сейчас это долгожданное мгновение, она увидит его, прикоснется к нему. Нарочито, не спеша, замедляя шаг, баба Маша с улыбкой направилась к ее кровати. - Но вот и твое чадушко! Надежда протянула обе руки, привстала и нежно, трепетно, как бы боясь уронить, прижала к груди малыша закутанного в пеленки, из которого выглядывало маленькое кругленькое личико, с прорезью глазок, маленького носика и открывающего рта. Она сразу узнала его. Да, да, именно таким она представляла своего сынулю. Он тут же почувствовал запах молока, и как только мог, закрутил головой. Надежда быстро раскрыла халат, молоко капля за каплей стекала по груди, как бы торопясь накормить это маленькое чудо, этого маленького человечка. Малыш жадно ухватился за сосок, зачмокал губами. Из-за отсутствия опыта захлебывался, не успевая проглатывать обильно поступающее молоко, откидывал голову, чтобы передохнуть и снова торопясь, тыкался открытым ртом в грудь в поисках соска и найдя его, хватал, как будто боялся что отберут, пил, пил и пил эти капли жизни. Надежда с неиссякаемым любопытством, не отрывая глаз, разглядывала этого маленького человечка. Каждая ямочка, каждый бугорок, родинка, все ей казалось, были знакомы. Она их уже видела в своих снах, за долгие дни, месяцы ожидания этого маленького, но для неё очень важного события, рождение сына. Неожиданно возникший шум прервал размышления женщин. Все одновременно повернули головы в сторону окна. Что-то прерывисто скребло по стене, затем стукнуло по карнизу, и в проеме окна появились две палки. Наступила тишина. Вдруг палки стали подрагивать, указывая на то, что это лестница и по ней кто-то поднимается. Саша с Машей вскочили, что бы подбежать к окну, но замерли на месте от увиденного. Сначала в окне появился огромный букет роз. Он был такой большой, что казалось, за окном выросла клумба. Потом появилась рука с бутылкой шампанского. Клумба и шампанское поднялись выше, раздвинулись, и появилось лицо с расплывшейся улыбкой. Весь этот натюрморт застыл, как весящая на стене картина, и только бегающие, широко раскрытые глаза, которые искали кого-то, говорили, что это не картинка. Оглядев всех, взгляд остановился на Надежде. Лицо ещё шире расплылось в улыбке и закричало: – Нашел! Из-за закрытого окна голос был приглушенным, но было понятно, что парень говорит кому-то, стоящим внизу, что здесь она, здесь, в этой палате. Лицо ближе прижалось к стеклу. Искрящиеся от счастья глаза не отрываясь, смотрели на Надежду. - Надежда, твой чёли, мужик? - спросила Люба. Надежда не успела ответить, как с шумом открылась дверь и на пороге выросла баба Маша. - Ну ети его мать. Нашел таки. Ведь пол часа выпытывал, в какой палате, да в какой палате? Всех баб переполошил, все окна облазил. И лестницу у сторожа пожарную спёр. Хотя какая она пожарная. Тот, гад, её специально сделал, чтоб с мужиков бутылки сдирать. Баба Маша подошла к окну. - Ну что я говорю, вон он прибежал, требует бутылку за пользование казенного имущества. Алкаш. А ты касатик, нашел свою Надежду. Ладно, не долго и не шуми. А цветы отдашь внизу, а не через окно. Морозно сегодня, окно не открывайте, поти детки тут, не дай бог, простудите. И, Надежда, скажи уж, пусть в окна больше не лазит. Женщины кругом, бывает и голые и стеснительные. Баба Маша развернулась большим «кораблем» и направилась к двери. «Орел!», - услышали женщины голос бабы Маши за закрывающейся дверью. Все вновь повернулись в сторону окна. За стеклом продолжало светиться в широкой улыбке лицо парня. Да это был Валерка, её любимый и надежный Валерка. Надежда тихо встала с кровати. Нежно прижимая малыша к груди, подошла к окну. Алешка уже не чмокал губами, видно наелся, но грудь не отпускал. Она осторожно отняла грудь, запахнула халат. Губы Алешки так и застыли трубочкой. Валерка хотел подняться выше, но лестница зашевелилась и стала двигаться в сторону по карнизу. Каким-то чудом ему удалось её удержать и, упираясь локтями поправить на прежнее место. - Упадешь! - вскрикнула Надя. - Нет. Всего второй этаж. Я за воздух зубами держусь. Ну, покажи, покажи. Это Алешка? - слышалось за окном. - Нет, Любин, - шутила Надя. - У неё двойня, вот и дала подержать. А нашего, ещё не приносили, - продолжала она шутить, едва сдерживая смех. Люба, решив поддержать шутку, решительно подошла и нарочно громко стала просить подержать другого, пока она покормит этого. Выражение лица мужа сменилось удивлением и разочарованием. На нём были написаны вопросы: - А когда? А почему? А где он? Не случилось ли чего? Женщины смеялись настолько громко, что Валерка понял, над ним шутили. Лицо снова расплылось в улыбке, а глаза пристально смотрели на сына. Потом он посмотрел на Надежду и громко крикнул: - СПАСИБО! Я ЛЮБЛЮ ВАС! Взгляд был наполнен нежностью и любовью. На глазах Надежды выступили слезы счастья. - Ты сходи, цветы унеси. А то упадешь чего доброго. А нам нужен здоровый отец. Да и цветы подморозишь, - попросила Надя. Увидев взгляд мужа, она поспешила успокоить: - Да не волнуйся, успеешь. Малыши ещё с нами будут, насмотришься. Валерий стал осторожно спускаться вниз. И только теперь Надежда увидела стоящих внизу свёкра и свекровку. Они махали ей, улыбались, о чем-то переговариваясь. В ответ Надежда приподняла сына, повернула лицом к окну. Они ещё выразительнее замахали руками, а свекровь послала воздушный поцелуй. Вот они и стали бабушкой и дедушкой. Вскоре прибежал и Валерий. Он тут же открыл бутылку шампанского и разлил в бокалы, которые свекровь привезла с собой. Громко крикнув, - УРА! - они выпили. Валерка снова налил шампанского и с бокалом в руке стал подниматься по лестнице. Он долго ещё стоял у окна, переглядываясь с Надеждой взглядами не выпуская из виду и малыша. Им не надо было слов. Они и так понимали друг друга. Пришла баба Маша и унесла малышей, объяснив, что им необходимо спать. Да мамашам нужен отдых. - Нанянчитесь ещё! - заключила она. Уехал Валерий с родителями. Женщины занялись своими делами. Кто шил, кто вязал, кто читал. Но у каждой были свои мысли. Каждая о чем-то думала, что-то планировала. Прилегла и Надежда. После родов, после суеты первого кормления наступила сладостная приятная утомленность. Хорошо. Она закрыла глаза и тут же уснула. Ей ничего не снилось. Сон был спокойный и ровный. И вдруг она услышала детский плач. Алёшенька, мелькнула мысль. Надежда приподнялась на локтях, прислушалась. Женщины тоже сидели настороженно. «Чей это»?- думала каждая. - Я сейчас сбегаю, узнаю, - подскочила Саша и выбежала в коридор. Через минуту она вошла с бабой Машей. -Ну, чего забеспокоились. Ваши спят. Чего им, наелись, да и спи, расти. Галкин это. Никак бутылку с соской не берет. Не заложила видно природа мать вместо груди резину жевать. Вот он голодный, титьку и требует». - Так давайте мы покормим, - в голос загалдели женщины. - Ишь ты, покормим, - возмутилась баба Маша. - Как у вас все просто. А потом что делать, когда вы разбежитесь по домам. Из дома вас вызывать? Детё оно ведь как, попробует титьку и вообще резинку может не взять. Так что отдыхайте мамаши. Что нибудь придумаем. - Баба Маша, принесите малыша, я покормлю, - попросила Надежда, - у меня молока много, вон весь халат мокрый, надо сцеживать. - Принесите. Я о чем только что говорила, - возмутилась медсестра. - Несите, я требую, – настойчиво повторила Надежда. Мне что к заведующей идти. -Ишь ты, требую. Молода, ещё требовать, - ворча себе под нос, баба Маша вышла из палаты. В палате воцарилась тишина. Люба осторожно, чувствуя властную решительность Надежды, в пол голоса спросила: - Надь, может, я покормлю? Говорят, есть примета, если при первых родах покормишь чужого ребенка то к нему тянуть будет, как к своему. Всю жизнь маяться будешь. - Что за чушь, - возразила Надежда, - навыдумывают всякой ерунды, а потом действительно маются. В коридоре послышался приближающийся плач ребенка. Неугомонная Сашка тут же выскочила за дверь. - Несет, несет, - затараторил её голос. Она вбежала, настежь открыв дверь. Следом за ней вошла медсестра, бережно неся плачущего малыша. - Ну, на, корми, требовательная ты наша, - с этими словами она подала ребенка Надежде. Несмотря на сдвинутые брови, в глазах светилась доброта и благодарность. Надежда уверенно, как будто она делала это много раз, приняла малыша, распахнула халат и поднесла его к груди. Почувствовав запах молока, открытый ротик перестал плакать, стал двигаться из стороны в сторону и, ухватившись за сосок, сдавил его маленькими деснами. Не останавливаясь, сопя носиком и не делая передышек, он ел и ел. Надежда очень внимательно разглядывала младенца. Говорят, все младенцы похожи друг на друга. Нет. Она сравнивала его со своим Алешкой. Это было другое лицо. Оно было такое же маленькое, кругленькое, но другое. Прежде всего, у него были темные волосы. Щелки глаз были другими. Слегка вздернутый носик. Щечки более пухлые, чем у Алеши. На правой, четко обозначились две родинки. Он был таким милым и хорошим, что Надежда улыбнулась. И эта улыбка, была на её лице все время пока ребенок ел. Наверное, Петров - Водкин с такой же кормящей матери писал свою знаменитую картину «Мать». Наевшись, он тут же уснул. Пришла баба Маша и унесла младенца в комнату для новорожденных. В палате снова воцарилась тишина. Надежда легла, прикрыв глаза, но сон не шел. Мысль о накормленном малыше не покидала её. Что с ним будет, как сложится его судьба? Ведь он совсем беззащитный, беспомощный. Да, наше государство богатое, на все есть свои и вроде правильные законы. Но что значит эта маленькая капелька в таком бушующем океане, как жизнь. Ладно, если ему повезет, и рядом с ним будут добрые люди, а если злые, бездушные, думающие только о себе. Сможет ли он выжить, а если выживет, то кем станет? Вопросы и вопросы наплывали в голове один за другим. Как все сложно. Она вдруг представила себя. А что было бы с ней, с крохой, оставшейся с самого рождения один на один с миром, если бы не окажись рядом с ней двух прекрасных людей, которые подхватили её за руки и повели по жизни. Дали ей практически всё - силу, энергию, ум. Её приемные родители, ставшие матерью и отцом. Мысли, мысли, мысли, они настолько взбудоражили Надежду, что лежать было не возможно. Она резко встала и молча вышла в коридор. - Вот, я же говорила, нельзя на первых родах кормить чужих детей. Теперь, девка будет маяться, - одним духом выпалила Люба. - Люба, не говорите ерунды, - одернула её Ирина Петровна, все зависит от человека. Какой он? Есть у него душа и сердце или вместо них камень и злоба. Вот если бы я…, - тут она вдруг замолчала, закрыла лицо ладонями и уткнулась в подушку. По вздрагивающим плечам было понятно, что она плачет. - Ирина Петровна, Ирина Петровна, что с вами? - подскочили Сашка и Маша. Плечи перестали вздрагивать, она медленно поднялась с подушки, также не спеша, вытащив из-под подушки платок, стала вытирать текущие по щекам слёзы. Платок был, каким то скомканным, сжатым, как будто им очень часто пользовались. Она долго сидела молча, уставившись взглядом в пол, раздумывая надо рассказывать или нет. Ведь это её горе, её проблемы. Кому они нужны, но, посмотрев на девчонок, этих молодых, смазливеньких, рано выскочивших замуж, ничего еще не видевших в жизни, она решилась. - Знаете, последние восемь месяцев полностью перевернули мое представление о жизни. Мне казалось, что я живу правильно. У меня есть, работа, любимый человек рядом. Любимый человек, - тут Ирина Петровна замолчала. Слезы снова навернулись на её глазах. Она встрепенулась, Встряхнула головой, вытерла набежавшую слезу и продолжила. - Достался он мне не просто. Знакомы мы были с Володей давно. Еще со школы. Два года за одной партой просидели. Были неразлучны. Нас так и называли, братья – сестры. Говорить могли о чем угодно, даже о самом сокровенном. Была у нас и подруга, Галка. Красивая, умная. После школы Володя поступил в военное училище, а мы в один институт и даже на один факультет. Сидели вместе на занятиях, в общежитии жили вместе. Даже фасоны платья выбирали одинаковые. Шили все сами. Я же по профессии дизайнер – модельер. Галка выкройки делала, а я шила. На стипендию накопили денег и купили швейную машинку. На старших курсах мы даже подрабатывали, обшивая всех девчонок в общежитии. Много вышивали. Это мама моя научила. На каникулах, когда приезжал Вовка, мы все время проводили вместе. Я уже тогда его очень любила. Но старалась виду не показывать. А, дура была. Я даже Галки об этом не рассказывала. Вот он и женился на Галке. Как я плакала тогда. Проклинала все на свете. А потом дала себе клятву, что все равно дождусь, когда Вовка от Галки уйдет. - Так надо было отбить, - вскрикнула Сашка. - Отбить, - продолжала Ирина Петровна, - Зачем? На чужом счастье свое не построишь. Встречаться мы стали редко. Я даже квартиру купила на другом конце города, чтобы не видится. Но что у них и как они живут, я все знала. Они меня тоже старались в гости не звать. Так перезванивались и все. Володя часто бывал в командировках. Он же после военного училища служил в спец войсках. Вот и мотался по «горячим» точкам. Стал подполковником. У них родилась дочка, Танюшка. Ей уже двенадцать. Лицом и фигурой вылитая мать. А я все ждала. И вот два года назад мне позвонила Галина и попросила срочно приехать. Не знаю почему, толи предчувствие, какое, толи еще что, но я бросила все и поехала. Даже автобус не стала дожидаться, а взяла такси. Галину я сразу не узнала. Она, как-то сильно похудела и постарела. В общим сильно изменилась. Взгляд потухший. Прическа уложена, как попало. Встретила она меня приветливо, даже обрадовалась, что я так быстро приехала. Сразу провела в комнату. Все было прибрано, чисто. Она была одна. «Иришка» - так она меня всегда называла в молодости. «Послушай меня очень внимательно и не перебивай. Прежде всего, я хочу встать перед тобой на колени и попросить у тебя прощения» - при этих словах она бросилась ко не в ноги и с криком, ПРОСТИ, зарыдала. «Я подхватила её, усадила на стул и кинулась искать валерьянку». «Она там, в стенке, слева» - выдохнула Галина. Выпив капель, она немного успокоилась и продолжила. «Извини, нервы сдали. Я скоро умру. Да. Да. Не перебивай. У меня рак. Врачи уже сделать ничего не могут. Слишком поздно хватились. Меня уже даже с больницы выписали. Осталось, может быть, неделя, две. Первое, я прошу тебя, что бы ты и только ты помогла Володе с похоронами. Он мужик, он все сделает не так. Белье и все прочее я приготовила, там, в стенке слева, внизу, найдешь. Татьяну я отправила в деревню к родственникам, чтоб она всего этого не видела. После ей скажите, вот письмо, я ей все написала. Она должна понять. И это письмо ей передашь ты, когда посчитаешь нужным. Второе, я тебя прошу, я тебя очень прошу, проведёте сорок дней, переезжай жить к нам. Молчи. Володя уже все знает. Перед ним я покаялась. Он же любит тебя всю жизнь. Это я, ему наговорила тогда, после выпускного, в институте, что у тебя есть парень. И что вы даже спите вместе и собираетесь пожениться. И что ты ждешь от него ребенка. И тут только Ирина поняла смысл той фразы, которую выпалил Володя, когда она бросилась к нему на шею на вокзале, встречая его; - «В твоем положении разве можно так прыгать. Вдруг что не так ляжет». «Я тогда не поняла, рассмеялась и сказала, что мне теперь все можно, я взрослая. А он холодно ответил: - ну взрослей дальше». Зачем, за что, спросила я. Галка, помолчав ответила: - Я знала, что он собирался жениться на тебе. И что у него куплены для вас свадебные кольца. Твое кольцо он мне давал померить, советуясь, подойдет оно тебе или нет. Вот так. А на мне он женился только потому, что я ближе всех была к тебе. И из-за долгого общения вместе, у нас было много общего и взгляды и интересы. Он даже по началу, когда мы, ну ты понимаешь, чем занимались, называл меня Иришкой. Я еще тогда поняла, что совершила подлость, но было поздно, я уже была беременна Танюшкой. За это меня видно бог и наказывает. Поэтому я и умоляю тебя, будь с Володей. Я, пусть поздно, но возвращаю то, что его по праву. А сейчас иди, я очень устала. Мне надо побыть одной. После это я ушла, а через неделю Галки не стало. Мы с Володей, сделали все, как она просила. Через сорок дней я переехала к нему. Трудно было привыкать. Годы меняют многое. Володя тоже изменился. Был не таким как в молодости. Особенно было трудно с Татьяной. Потерю матери она переживала тяжело. Меня, она первые полгода вообще не признавала ни как. Отца возненавидела за то, что он пустил меня в дом. Первое время то соль насыплет в чай, то сахар в суп, то платье порвет и говорит, что я неряха, и хожу в чем попало. В общем, досталось, пока притерлись. Володя, то ли не замечал многого, то ли не хотел замечать, но особых движений не делал. Попытался однажды поговорить, но потом махнул рукой и сказал, вы женщины, разберетесь сами. Он полностью ушел в работу. Много бывал в командировках. Лез куда надо и не надо. Говорил, я командир и долг мой беречь, пацанов. Хоть они и солдаты, но не «пушечное» мясо как у нас считают многие генералы. А восемь месяцев назад, Володя погиб в Чечне. Снайпер. Говорят, если бы он сидел в танке, был бы жив. Но ему надо было всё самому видеть и всё предугадать. А солдаты на похоронах рассказывали, если бы снайпер не соблазнился на погоны подполковника, в ущелье их ждала засада. И наверняка всю колонну расстреляли бы. Так что командир закрыл собой всех. Я тогда не знала, что делать. Растерялась сильно. Была не готова к такому повороту судьбы. Да и можно быть готовой к гибели любимого человека. Готова была руки на себя наложить. Сдерживало одно, я была беременна. Володя меня долго уговаривал родить сына. Говорил что малыш изменит и отношение Танюшки, и многое в целом. Она до сих пор меня никак не зовет и обращается только на вы. Он так и не узнал, что у него будет еще один ребенок. Я не успела сказать, все сомневалась. Когда он уехал в свою последнюю командировку, я сходила к врачу. Думала, вернется, все и расскажу. Вот. Все время пока Ирина Петровна рассказывала, женщины замерли, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть нечаянной фразой эту трагическую откровенность. Находясь под впечатлением от рассказа, они не сразу услышали настойчивый голос с улицы. - Ирина Петровна! Ирина Петровна! МАМА!!! Ирина Петровна резко вскочила, напряглась как струна, прислушиваясь от куда этот крик, а поняв бросилась к окну. Внизу стояла Танюшка. Увидев, её она замахала цветами и прокричала. - МАМА! КОГДА ВАС С ВОВКОЙ ВЫПИСЫВАЮТ!!! Женщины расплакались. - НУ, ВСЁ. МНЕ ТЕПЕРЬ НИЧЕГО НЕ СТРАШНО, - выдохнула Ирина Петровна. Надежда стояла у окна, разглядывая редких прохожих съёжившихся от мороза, деревья в инеи, дома. Все было от снега белым, белым как полотно. И если бы ни блестки от искрящего снега то можно было подумать что это готовый холст, который художник приготовил что бы писать картину. «Вот также и жизнь, - подумала Надя,- и как сделать, чтобы на это чистое полотно нанести такие штрихи, такие краски, такие узоры, которые отобразят ни хаос, ни абстракцию с её не понятным каламбуром и набором цветов, а единую, полную, понятную всем картину. С четко уложенным переходом от одного движения кисти художника к другому». - О чем задумалась, Надюша? - прервала её мысли заведующая роддомом Анна Ивановна. Рассказала, мне баба Маша как ты ей заявила: я требую. Молодец. Порой действительно в жизни многое надо требовать. А что взяла малыша на кормление, умница. Позже мы его приучим пить через соску. А первое время им, конечно, легко отличать запах резиновой соски от запаха материнской груди. Природа закладывает только одну программу, остальному, мы уже учимся сами. Ну ладно я побегу, а то дел много, особенно ненужной писанины. Развели формализм. Компьютеры понаставили, так нет еще, так все запиши, от руки, вдруг он сломается. Фу, а зачем тогда делали? И Анна Ивановна направилась в свой кабинет. - Анна Ивановна! - окликнула её Надежда, - а что будет с малышом?» Заведующая остановилась и снова подошла к Наде. - Ну, как что. Какое то время он побудет у нас, пока не окрепнет, не наберет нужный вес. А потом в дом малютки, детский дом. Она помолчала, подумав о чем-то, и осторожно, не торопясь, в растяжку, проговорила: - Если за это время не усыновит кто-нибудь. Я уже сообщила в отдел опеки и попечительства. У них по этим вопросам даже списки желающих говорят есть. Хотя я не знаю. На моей практике это только второй случай, хоть здесь я работаю уже пятнадцать лет. Начинала простой акушеркой, и заочно училась в институте. - А что произошло в первый раз? Тоже тяжелые роды? - спросила Надя. - Нет, роды были нормальные, - ответила Анна Ивановна, - родилась двойня, близнецы. Да такие хорошенькие. Мать бросила. Сбежала тайком, только записку оставила, что отказывается от детей. Мне хочется жить свободной женщиной, так она в ней указала причину. Подумав, она добавила. - Кто-то жизнь отдает, чтобы дать жизнь, а кто-то бежит от жизни, чтобы устроить свою блажь. Анна Ивановна смотрела в окно, что-то рассматривая, и вдруг улыбнулась. - А дальше, дальше, что стало с этими малышами? - схватив за руку, умаляла Надежда. - Дальше, - Анна Ивановна помолчала, - дальше вон что, и кивнула головой в сторону окна. Надя посмотрела на улицу. В сторону роддома, по аллее шли два мальчика, лет десяти. Они были похожи как две капли воды. Они, шли что-то друг другу рассказывая и доказывая. Все время, меняя позы. То сгорбятся и идут, кривляясь, то вытянутся, шагая строевым шагом. Шапочки их сползли на самую макушку, уши и щеки раскраснелись от мороза, курточки на растапашку, а они ничего не замечая, продолжали жестикулировать. Подойдя к роддому, они одновременно стали смотреть в окна. Сначала первого, а потом второго этажей. Увидев стоящих у окна женщин, одновременно закричали. - Мама, нам денег надо. Двадцать рублей. Мы краски и бумагу купим. Корону делать. Анна Ивановна приоткрыла форточку и махнув рукой. - Ладно, идите к выходу! Глядя в след убегающим мальчишкам, произнесла: - Это они к новому году костюмы принца и нищего делают. Ну ладно, Надюша, пойду к своим ПРИНЦУ и НИЩЕМУ. И ты иди в палату, скоро твоих, принесут, кормить. Быстрым шагом она пошла по коридору в сторону лестницы. Надежда ещё долго смотрела в сторону убегающих мальчишек, улыбнулась и решительно пошла в палату. Да, она всё решила! Думая о своем, она даже не заметила заплаканные лица соседок по палате. Села на кровать. Да она всё решила, но как воспримет её решение Валера? Что скажут мама, свекор, свекровь? Но главное Валера. Поймет ли он её? Поддержит ли? Мысли молнией проносились в голове. Вошла баба Маша. - Так девоньки, Сашка, Машка вниз полдничать, А вы родившие готовьтесь, сейчас принесу. Так, я не поняла? А что у вас за вид? Что за сырость в глазах? Что случилось? Вы, каким молоком собираетесь деток кормить? Хотите, что бы они криком изошли? А ну, рассказывайте, что приключилось? - Ой, баба Маша, баба Маша, Надя, тут такое, - загалдели, перебивая друг друга, Саша и Маша, - Ирина Петровна, можно мы расскажем? Ну, пожалуйста. -Да какая тут тайна, - вздохнула Ирина Петровна, рассказывайте, только плакать действительно не надо. Скоро малышей кормить, да и все же хорошо. Саша с Машей перебивая и дополняя друг друга подробно пересказали всю историю Ирины Петровны. Несмотря на договор, не плакать, слезы сами наворачивались на глазах. Всплакнула и баба Маша. - Эх, бабы, такая наша видно доля бабья, материнская, терпеть и ждать. Ждать, когда уже, кажется и нечего, а ждать надо. Вот у меня. Вырастила пятерых сыновей, почитай одна. Мужик то утонул, когда старшему, только первый десяток пошел. Пошел на рыбалку и провалился под лёд. Так и не нашли. Так и остался не захороненным. Я медсестрой здесь же в роддоме работала, но образование всем дала. Всех выучила. А выросли и разлетелись мои сыночки кто куда. Так иногда открытку к празднику пришлют, что, мол, живы, здоровы и все. Так и живу одна в избушке на «курьих ножках». Так соседи мою хату называют. А чё, я не обижаюсь. Избушка она и есть избушка. Вся покосилась от старости. Отремонтировать, счас дорого. Да и на нашу пенсию много ли на ремонтируешь. Так на хлеб да молоко хватает и ладно. Да что в огороде за лето нарастет, вот и моё. Я хоть и такая большая, а ем то мало. Вот и работаю пока держут. Да и тут с детками все веселей. Сбегаю домой, управлюсь, печь протоплю и снова сюда. На этих молодых свиристелок, какая надёжа. Зарплата маленькая. С образованием то в санитарки никто не идет. Вот и работают молодые студенточки, пока учатся. Им бы в куклы играть, да за мальчиками бегать. За младенцем ведь особый уход нужен. Вовремя подмыть, протереть, перевернуть, чтоб не залежался. А перепеленать. Этому в институтах не учат. Надо знать как правильно ручки, ножки положить, чтоб не затекли или когда шевелят, не подвернули, складочки чтоб не давили и не резали. Это по сложнее всех ваших компьютеров. Там, железяка, а это человек. Вот и живу я почитай тут. Жду. А, чё жду. Лет то мне почитай к седьмому десятку подходит. Да-а. Ой, чёй-то я разболталась - пора детёв нести. С этими словами эта милая баба Маша встала и направилась к двери. - Надежда, тебе которого первым нести?- спросила она хитро улыбаясь. - А, несите обоих сразу,- парировала Надя. Кормление прошло спокойно, ровно. Теперь она уже дважды «опытная» легко справилась со всем можно сказать процессом. Накормив малышей, которые, даже не просыпаясь, поели, она положила их рядышком и долго разглядывала, сравнивая. Они были такие милые, славные, чем-то похожие, но совершенно разные. Она бы бесконечно любовалась этими цветами жизни, но пришла баба Маша. - Все, мамаши, вертайте назад «казенное» имущество роддома. Детям пора отдохнуть от вас. А то затискали. Люба, ну зачем ты его распеленала. А вдруг тут, какой микроб или ещё кака нечесть. Ну, как ты пеленаешь, как пеленаешь. Ой, господи, уж второго народила, а пеленать не научилась. Дай, я сама. С этими словами баба Маша оттолкнула своим большим «преимуществом» Любу как перышко, хотя она и не была маленькой, и с легкостью иллюзиониста запеленала малыша. - Вот, теперь порядок, - с этими словами она бесцеремонно забрала малыша и направилась к Ирине Петровне. - Ну, давай голубушка и твоего. Забрав, малышей она, плавной шаркающей походкой, слегка вытягивая носки, как балерина, предварительно проверяя, нет ли препятствий, направилась к двери. Проходя мимо Надежды, склонившейся над своими кулечками, она осмотрела себя, вместятся ли, секунду подумав, пошла дальше. Подобно орлице раскрывшей крылья, заслонившей своих птенцов, сидела и Надя, опираясь на руки. Она думала об одном, как объяснить свое решение мужу, какие слова надо сказать, чтобы он понял, не испугался трудностей, а что они будут, она знала, осознавала своим материнским, женским чутьем. И что огромная их половина ляжет и на его, его мужские плечи. Даже можно сказать, большая. Хотя бы потому, что это два мальчика. Господи, помоги, вразуми, дай сил и мудрости мне и моему дорогому человеку. Пришла баба Маша и унесла мальчишек. День прошел в раздумьях и мыслях как быть. Вечером приезжал Валера веселый и счастливый. Они уже хорошо отметили рождение сына. Снова привез огромный букет цветов. Надя пожурила его, что тратит деньги. Их и так немного. Только его отпускные и зарплата за месяц, да немножко накопили, откладывая в течение полгода, готовясь к этим событиям. А много ли накопишь с зарплаты учителя и молодого сотрудника милиции, участкового. Попросила приехать завтра после обеда и трезвым. Необходимо серьезно поговорить. По тону, каким Надежда говорила, он понял, что что-то произошло. Но потом решил, что жена обиделась, что он пришел выпивши. Она этого очень не любила. И когда бывало, он себе позволял, была всегда строга, хотя прекрасно понимал, он сотрудник милиции, участковый, и каков он будет, если его увидят в таком виде так сказать «подопечные», да и простые люди, без разницы в форме или без неё. А это авторитет, его и его семьи. Все шло по расписанию. Кормление детей и матерей. Но для Надежды время шло очень медленно. Она ждала мужа. Действительно говорят, ждать и догонять хуже всего. Но вот услышала знакомый голос с улицы. Несмотря на то, что она почти постоянно стояла у окна, но все равно прокараулила. Поэтому громкое: «Надюшка!», заставило её вздрогнуть как от испуга и разволноваться. Она быстро подошла к окну и махнула мужу, что бы он шел в приемный покой, она спустится. Дорога по коридору и лестнице показалась ей неимоверно длинной. Муж встретил её очень тепло. Нежно обнял, расцеловал, засыпая вопросами о самочувствии, о здоровье, как сынуля, какое у него личико, на кого похож, есть ли молоко и многое другое. Тысячу приветов и поздравлений. Надежда отвечала, что-то спрашивала, а сама все думала, с чего начать. - Валерочка, – ласково сказала она, - нам надо очень серьезно поговорить, вернее, обсудить один вопрос. Как бы ты отреагировал, если бы у нас родилась двойня? Она пристально смотрела на реакцию мужа, на этот неожиданный вопрос. Валерий обнял, поцеловал, говоря, шутя, что он был бы самым счастливым человеком во всем мире. - Нет, я вполне серьёзно тебя спрашиваю? - Ну, как я могу серьёзно ответить на твой вопрос, у нас же не двойня. Естественно был бы рад. Но почему ты спрашиваешь? И Надежда рассказала мужу о трагической судьбе Галины и её малыша. Валерий слушал её очень внимательно, не перебивая, со свойственной ему в серьёзных случаях милицейской логикой, не проявляя эмоций. Выслушав, встал, подошёл к окну и долго, долго молчал, обдумывая то, что рассказала жена. Вернувшись, сел рядом, нежно обнял и, гладя по волосам, по плечу сказал: - Знаешь, за что я тебя полюбил и очень, очень люблю, за твоё доброе и большое сердце. Мне тоже, хочется, что бы у всех всё было хорошо. Что бы люди жили в достатке, всегда радовались дети, чтобы не было зла на земле, но это все высокие и громкие слова. А когда окунешься в быт, посмотришь вокруг, то вся эта сказочность остается, где-то в книжках, и то из далекого детства. Я тебе много раз рассказывал, что по работе мне часто приходится бывать и в неблагополучных семьях, где все пропито. Где родная мать за бутылку водки готова отдать свою дочь под кого угодно, где младенцы умирают от истощения, потому что их родители по несколько дней пьянствуют, пропадая черте где, забывая, что у них заперты дома голодные дети. А сколько этой ребятни, причем разных возрастов болтаются по подвалам, вокзалам, притонам. И так порой хочется им как-то помочь, определить, усыновить и удочерить, что ли. Но это же не возможно. Плюс ещё наши «перевертыши» законы. Это так можно, а это так нельзя. А то, что при этом страдает ребенок, никого не волнует. Не положено. Родители не лишены родительских прав. А какие это родители. Их на отдельный остров выселять надо, и чтоб работали день и ночь. А то, что заработали в детские дома отдавать. Глядишь, хоть какая польза детям от них была. А мы, что мы можем с тобой сделать. Мы ещё сами никто. Живем в однокомнатной квартире. Я все время на работе, у тебя тоже работа не мёд, да зарплата самая «почетная», учитель и мент. Нам бы пока Алешеньку поднять. На родителей тоже особо надеется не стоит. Кто они. Простые работяги. И потом мы же с тобой сразу решили, что свою жизнь будем строить сами. Ты только не обижайся, милая, Надюшка, давай не ворошить эту тему. Они ещё посидели немного, говоря не о чем. Разговор как-то не клеился. Валера засобирался идти, ссылаясь, что у него сегодня дежурство в опорном, а с утра планерка у начальника, потом занятия по служебке, так что, как освободиться, забежит. Нежно поцеловал и ушёл. Надежда поднялась на второй этаж и ещё долго стояла у окна, сначала гладя в след уходящему мужу, а потом на все подряд, что было там, за окнами, где текла обычная обыденная жизнь. Только, звучное, ПОЧЕМУ? - крутилось у неё в голове. Почему, почему Валерка, её дорогой Валерка не понял? Почему не услышал крика её души? А он шел, не зная еще куда. Толи зайти в отдел, и забрать поступившие за сутки материалы по его участку, толи домой. То, что рассказала Надежда, её предложение, сильно всколыхнуло его. Её слова, - давай возьмем его, усыновим, - стучали набатом в его голове. Но как? Это же человек, не игрушка, это же огромная ответственность. Они ещё сами о жизни ничего не знают. Порой даже спорят, в итоге так и не определившись, кто из них прав. Чаще уступают друг другу, потому что любят и уважают, дорожат друг другом. Как быть, какое решение считать правильным, и чтобы не обидеть чувства. Он шел, прокручивая и прокручивая в голове сложившуюся ситуацию, изучая её со всех сторон. В школе милиции его учили, в каждом решении должна быть логика. Не логических поступков не бывает. Всегда всем, что-то движет. Любой поступок, любое действие имеет свою изначальную точку. А вот к какому результату приведет линия из этой точки, ваша задача, как сотрудников милиции, психологов предугадать. Да, предугадать. А как можно предугадать будущую жизнь, тем более не свою, а маленького человечка. Тем более что эту жизнь определять будешь ты. Где гарантия, что ты не допустишь ошибки, и когда он вырастит, не обвинит тебя в том, что ты сделал или не сделал. Когда свой, родной, от плоти и крови, тут понятно, родителей не выбирают, они, как правило, результат любви двух людей. А в данном случае, жалость, желание помочь из чувства сострадания? А не окажется ли это «медвежьей услугой»? А может в детском доме, или с другими людьми, которые захотят усыновить малыша, ему будет лучше? Мысли вихрем кружились в его голове. И посоветоваться не с кем. А что скажут родители, и его и Надины? Как воспримут если решать положительно? А что скажут друзья, знакомые? Ведь все уже знают, что у него родился один сын, а тут нате здрасте, через сутки, двое, - второй. Так не бывает. В отдел он зашел рассеянным, не собранным. На поздравления сослуживцев, которые видели его первый раз после рождения сына, реагировал как-то равнодушно, быстро говоря спасибо, или, что - то не определенное, старался уйти от разговоров и вопросов, обычных в таких случаях. Дежуривший по отделу его друг, Серега, сразу понял, что что-то не так. Стал расспрашивать, не случилось ли чего с Надюхой, с сыном. Не услышав определенного ответа, стал успокаивать, мол, все будет нормально, не волнуйся. Может, помощь нужна, ты говори? Все что надо сделаем. Валерий отнекивался, что все нормально, все хорошо. Быстро забрал материалы из своей папки, даже не рассматривая их, заторопился домой. Дома все было прибрано. Чисто и уютно. Надюшка сама все прибирала перед уходом в роддом. Заправленная кроватка. На столе стопочкой лежали проглаженные пеленки, распашонки. На маленьком столике возле кроватки стояли бутылочки разных видов, лежали соски, салфетки, и прочее, прочее, что может понадобиться, когда она вернется домой с сыном. Переодевшись в форму, Валерий пошел на опорный пункт своего участка. Несмотря что он пришел раньше обычного, его ждал уже дворник Петрович. - Слушай лейтенант, жильцы с семнадцатого, с первой квартиры, говорят, что у Нинки, с третьей, опять был сабантуй пятого дня. А сейчас нет, нет, да плачет ребенок. - Какой ребенок? У неё же забрали девочку. Сразу после суда, когда лишили материнских прав. Её же увозила представитель из органов опеки, эта молодая, как её, Елена Егоровна. - Дак, и я говорю какой ребенок? Еже-ли, я сам видел, почитай был свидетелем по этой Нинке, алкашке. Давай сходим, проверим чё к чему. Валерий занес в кабинет материалы, что, забрал в отделе, и с Петровичем пошел в семнадцатый дом. Подойдя к двери квартиры, где жила Нина Ивановна Сидоренко, а проще «Нинка алкашка», они прислушались. За дверью была тишина. Валерий нажал кнопку звонка, но обычного звона не было. - Так у неё свет отключили за неуплату, – сказал Петрович. – Еще месяц назад. Меня вызывали с ЖЭКа, чё б я был курсе, и ежели чё, своевременно сигнализировал, ну вдруг она сама подключится, или её дружки «забулдыги». Да, действительно, он знал об этом. Тогда он настойчиво постучал в дверь сжатым кулаком. Снова прислушался. - Да дома она, дома, - проговорила голова высунувшейся из за двери соседки с второй квартиры, – я вот, час назад слышала какой-то стук, то ли кастрюля упала, то ли ещё что. А из квартиры никто не выходил, я бы слышала. - Ну чё, ломаем? – спросил Петрович. – Я и фомку прихватил на всякий случай. Она у меня всегда с собой. Мало ли чё. Бывает, кто ключи потеряет, у кого замок заест, вот и бегут ко мне. А мне чё, не трудно. Она у меня легкая, но прочная, титановая. Федька подарил, перед тем как его увезли в места «отдаленные». Ну, ты же помнишь его, лейтенант? Да, Федьку Валерий запомнил хорошо. Сколько он квартир очистил, пока его не задержали, с поличным. Его это было первое раскрытое преступление. Он самостоятельно его высчитал и проследил. Хотя тот ловко маскировался под добропорядочного сантехника. - Ладно, Петрович, только аккуратно, не ломай. Что б потом закрыть можно было. А вы, выйдите и по присутствуйте в качестве понятой, - обратился он к выглядывающей соседке. - Фу, а чё тут ломать, – ответил дворник, - тут и без нас всё давно сломано, на «соплях» держится. С этими словами он вставил фомку плоским концом в щель двери и слегка нажал. Дверь легко открылась. Запах затхлости и зловония «ударил» им в нос. Картина, которая предстала перед ними, когда они прошли в комнату однокомнатной квартиры, поразила и самого Петровича, который как он говорит, повидал на своём веку всякого. На полу, посреди комнаты лежала женщина, на вид лет тридцати. У рта застыла выступившая пена. Голова женщины лежала в рвотной массе. В углу, свалена какая то одежда. Кругом была грязь, мусор, пустые бутылки и банки из под рыбных консерв. На кровати скомканное одеяло в грязном пододеяльнике и подушка без наволочки. Все это представляло наваленную кучу. - Всё, допилась, - заключил Петрович. Валерий подошел к лежащей женщине и потрогал руку. Она была застывшей и холодной. - Да, несколько дней лежит. Надо вызывать опергруппу, - сказал он, - у вас есть телефон, обратился он к присутствующей соседке? - Да, - замахала она в ответ головой, прикрывая при этом нос и рот висящим на ней фартуком. - Сходите, пожалуйста, и позвоните на 02 дежурному. Скажите, что я здесь, и прошу отправить следователя и, ну, в общем, он знает кого. Женщина как будто ждала этой команды. Она быстро развернулась и «пулей» выскочила из квартиры. Валерий взглядом стал осматривать комнату. Вдруг куча лежащая на кровати зашевелилась, и из-под одеяла выглянула маленькая голова девочки. Сначала только испуганные глазки, а потом и всё личико. Увидев дяденьку в милицейской форме, маленький ротик открылся и тихо заговорил: – Я, мамку будила, будила, а она не просыпается. Сначала только мычала как коровка, а потом замолчала. Я есть хочу. Я уже давно ни ела. У Петровича, при этих словах, нас глазах выступили слезы. Он засуетился, стал судорожно шарить по карманам, достал небольшой сверток, и быстро разворачивая, кинулся к ребенку. Это бы пирожки, которые его жена всегда запихивала ему в карман, на случай если он вдруг задержится и не успеет вовремя прибежать на обед. Девочка схватила их и стала жадно откусывать своими маленькими зубками большие куски, насколько они могли вместиться в её маленький ротик. - Да ты не торопись, не торопись, - спешил успокоить её дворник. - Да ты посмотри, лейтенант, что делается на свете. Да ей, такой матери, вырывать заживо все материнское надо. Что б никогда не могла рожать. И что б «кабели» к ней не лезли, «сучке». Это ж надо, до чего довела ребенка, «тварь». Да, животные так не поступают. Собаки, их вон скоко у меня по моей территории бегает, и почитай все голодные, но что б щенят бросить, не кормить, никогда. Последний кусок у своры вытащить, передерется вся в шерсть, но всё щенятам тащит. А тут. Человек же. Фу, падаль, забери её холера. Участковый прикрыл грязным халатом тело лежащей женщины и подошел к девочке. - А, ты, почему не в детском доме?- как можно ласково, что бы, не напугать и без того напуганного ребенка, спросил он. - Меня мамка украла. Она сказала, что без меня ей милостыню не дают, что ей пить и жрать не на что. - А давно она тебя украла?- - Угу, – в ответ проговорила малышка, продолжая жадно жевать пирог. - Так, понятно. Петрович, ты побудь здесь, пока не придет следственная группа, а я отнесу малышку, и обратно. Да заодно разберусь, почему это произошло, и почему до сих пор её не ищут. С этими словами, Валерий стал одевать, продолжающего жевать ребенка в детскую одежду, если можно так назвать те лохмотья, которые он нашел. Явно, то новое что дали малышке в детском доме, мать пропила. Детский дом был через два квартала, но всю дорогу Валерий нес ребенка на руках, хотя она была уже большенькая, для её пятилетнего возраста. Вес он её не чувствовал, да и откуда ему взяться. Вечно не накормленная и голодная. Дверь в здание была открыта. Участковый, со своей, прижавшейся и уснувшей за дорогу, после съеденных пирогов, ношей, зашел в большой коридор. Справа от дверей, за столом, отгороженным массивной стойкой и стоящим, так что б рукой нельзя было дотянуться, сидела дородная женщина, в вязаной шапочке и белом халате, поверх которого одета толстая шерстяная кофта. Женщина, громко чавкая, вилкой вылавливала из большой кастрюли, на которой краской было написано, «дет/дом», пельмени. Она так была увлечена своим очень «важным» занятием, что, кажется, не замечала стоящих, прижавшихся к стене троих малышей, пяти, шести лет. Они стояли молча, засунув пальцы в рот, и голодными глазами смотрели, как ест эта большая тётя. Слюна текла по их подбородку и каплями скатывалась на их одного цвета и покроя курточки. Она настолько увлеклась процессом поедания пельменей, что не сразу заметила и вошедшего лейтенанта. - Э – э, вам кого? - наконец-то отвлекшись от кастрюли, заговорила она ртом, набитым не дожеванной пищей. – Мне нужна заведующая, - ответил Валерий, - необходимо сдать ребенка. - Они щас обедают – не требующая возражений, ответила дежурная, - и откуда вы их только носите, где подбираете? Сегодня уже троих принесли, и вот опять. Где же на них еды напасешься. Государство то не бездонное. - Дядя милиционер, дядя милиционер, - загалдели стоящие у стены ребятишки, - они в столовке, пойдемте мы покажем. - Щас покажем, - зарычала дежурная, - а ну марш в комнаты. Кончится обед, я сама позову. – И она начала приподнимать свой огромный зад со стула. - А ну сидеть, – громко прикрикнул на неё участковый. Да смотри, пельменем не подавись. Пойдемте, ребятишки, покажите. Малыши бегом, перегоняя друг друга, стали показывать дорогу, ведущую к столовой, и открыли перед милиционером дверь. За большим столом сидели четыре женщины. На столе стояла большая чашка с пельменями, тарелки с нарезанной колбасой, свежими помидорами, огурцами, булочками, фруктами в большой красивой вазе и хлебом. В центре, как башня, стояла бутылка марочного вина. У каждой женщины в руках был бокал с содержимым этой бутылки. - Это ещё что такое? Вам кто разрешил? – громко и строго спросила одна из женщин, тоном и голосом говорящим, что она здесь и царь и бог, осеклась, поняв, что сказала, что-то не так и не то, перед посторонним, и уже вежливее - Вам, кого, гражданин? – спросила она вставая. На голове у неё была высокая, хорошо уложенная прическа, которую можно сделать только в дамском зале, дорогой парикмахерской. Платье сшито по последней моде. На шее, свешиваясь на грудь с глубоким декольте, висели три золотых цепочки, крупными звеньями, которые на свету блестели так, что создавалось впечатление, будто они соревнуются, которая ярче блестит. - Во - первых, - ответил Валерий, - не гражданин, а старший лейтенант, во вторых, примите ребенка, который, должен в настоящее время находится у вас, в третьих, вы её должны умыть, переодеть, и накормить, но прежде, где у вас медицинский работник? - Я, - встала из за стола женщина в белом халате. – Я медицинский работник, а что? – Осмотрите девочку внимательно, и при кормлении, обратите внимание, ребенок давно ничего ни ел, и один несколько дней находился с телом матери, которая давно умерла. В четвертых, - продолжал - участковый, покажите, чем вы сегодня кормите детей? Из-за стола вышла полная женщина, и направилась в сторону кухни. - Вот, гороховый суп, - поднимая крышку большой кастрюли, ответила она. Валерий взял лежащую рядом поварешку и, размешав содержимое кастрюли, почерпнул. В поварешке была вода, отдаленно напоминающая суп из концентратов и несколько разварившихся картофелин. - Так, покажите мне меню на сегодня. Повар засуетилась, глаза забегали, как будто в поисках требуемого, хотя оно лежало в целлофановом пакете на разделочном столе рядом. Подовая трясущимися руками, она проговорила. - В меню у нас сегодня пельмени, но их не подвезли, - она запнулась и, поправившись, - в достаточном количестве, вот мы и сварили гороховый суп. Не оставлять же детишек голодными, - добавила она чуть ли не пуская слезу. Валерий и повар вернулись в столовую. Со стола уже всё было убрано. Стояли только грязные тарелки с недоеденной пищей. Он подошел к девочке, нагнулся: - Ну вот, тебя сейчас умоют, накормят и оденут. И ничего не бойся. Тебя как зовут? – Рита – ответила девочка. - Ты меня хорошо поняла? Ребенок молчал, низко наклоняя голову. - А я к тебе ещё приду. Можно? - - Да, - несмело прошептал детский голос. Обращаясь уже к заведующей, он сказал. –Это Рита Сидоренко, - мать её месяц назад была лишена родительских прав. Ребенок был доставлен к вам. Как получилось, что она снова была у пьющей и не работающей матери? – Заведующая дернулась. И нервно, словно оправдываясь, ответила: - Они все бегут. Что их тут на привязи держать? Набегаются, жрать захотят, и возвращаются. А по этой Сидоренко, мы завтра хотели подавать в розыск. Ну, вот видите, сама нашлась. Куда они денутся. Чего зря баламутить людей. Валерий зло посмотрел на женщину. - Скажите, у вас дети есть? – - А при чем тут мои дети? Они из дома не бегают. С ними моя мама сидит, и у них все в порядке. Да–а, - только и сказал он. – Сегодня у меня нет времени, у меня происшествие на участке, а завтра я обязательно приду, и не один. С этими словами он ушел. Опергруппа заканчивала свои дела, когда подошел Валерий. Тело Сидоренко уже увезли, оставались небольшие формальности. И так всё было понятно, отравление большей дозой алкоголя. Признаков насильственной смерти не выявлено. Дальше дело судмедэкспертов, после вскрытия. Валерий написал свой рапорт как участковый, о том, когда и как обнаружен труп, и все что касалось ребенка, его приложили к материалам и ребята уехали. Лейтенант с дворником закрыли и опечатали квартиру, и каждый пошел в свою сторону. Валерий вернулся на опорный пункт. Дальше дежурство шло спокойно, без происшествий. Он просмотрел полученные материалы. Ничего серьезного. Внес необходимые пометки в свой рабочий план, в соответствии с требованием поступивших документов и сроков их исполнения, наметил нужные встречи, выписал повестки. Но как бы он не отвлекался, как бы не сосредотачивался на делах своей работы, мысль о Сидоренко, матери и дочки, не покидала его. Как, женщина, мать, может так опуститься, что забыть о самом святом, дарованном ей природой, своём дитя, и что, что двигало ею? Какие материнские чувства должны были у неё быть, и какая мысль, когда она делала последний вдох воздуха, последний стук сердца, понимая, что умирает? Неужели не мелькнуло, а что будет с ребенком? И в чем его вина? Думая о маленькой Рите, он вспомнил и своих, Надюшку и Алешеньку. Как они там, как у них дела? Невольно всплыло и предложение Надежды об усыновлении малыша. И снова, как поступить? Какое принять решение, что б потом не сожалеть о содеянном, что называется, не навредить. Советчиков в таком деле быть не может. Такое решение они с Надеждой должны принимать самостоятельно, взвесив все за и против. Детский дом? Сегодня он воочию увидел сам, что это такое. Приемные родители? А где гарантия, что за равнодушием, канцелярской черствостью, ребенок не попадет в руки, таким как Сидоренко, и не будет использован как «довесок» для побора милостыни, а потом брошен в поток «людского» течения. Да, быть или быть? - как говорил Шекспир словами Гамлета, - Вот в чем вопрос! В этих раздумьях он закончил дежурство и пришел домой. Есть не хотелось. Выпив «голого» чаю, он лёг спать. Но сон не шел. Он без конца ворочался, вставал и снова ложился. Уснул только под утро. Проснулся по будильнику, быстро умылся, оделся. В 8-30 планерка у начальника. На планерке ему досталось. Как могло случиться, что Сидоренко, после лишения родительских прав никто не проверял? А главное, почему ребенок снова оказался у неё? Оправдываться Валерий не стал. Да и зачем? Действительно, есть и его вина, как участкового, а то, что он дважды заходил, и дома никого не было, и то что он договорился насчет трудоустройства неработающей женщины, разве это оправдание. И как живет Рита, как её определили, он тоже должен был знать. Так что, как не крути, его вина есть. По поводу ситуации сложившейся в детском доме, и то, что увидел Валерий, он изложил подробным рапортом и лично занес его начальнику отдела. Тот ещё взъерошенный случившимся, тут же доложил главе администрации города и заведующему ГОРОО. Немедленно была создана комиссия, с привлечением всех необходимых служб и отделов города, включая и его, как участкового. И круговерть закружилась. Заведующая была немедленно отстранена от должности, а по материалам расследования возбуждено уголовное дело. Отстранен от работы, и медицинский работник, заведующая хозяйственной частью, и повар. В роддом Валерий смог прибежать только к вечеру. Надежда весь день его ждала в волнении. Был он у неё не долго. Принес фрукты, сок. Был в возбужденном настроении. Надежде о происшествии он рассказывать не стал. Поинтересовался здоровьем жены и сына, все ли хватает, как кормят, как молоко и прочее. Надюшка даже не поняла, что с ним. На её вопросы, он отвечал быстро, торопясь. - Всё хорошо, всё хорошо. Побыв недолго, он сослался на срочные дела на работе, нежно обняв и поцеловав жену, убежал. Надежда снова осталась один на один со своими мыслями. Все шло как по расписанию, завтраки, обеды, полдники, а между ними, кормление детей и отдых. Всё чем-то напоминало курьерский поезд, с его остановками, пассажирами и ожиданиями. Утром следующего дня, при обходе, Анна Ивановна подошла к Надежде и попросила после завтрака зайти к ней. - Странно, - подумала Надя, - для чего? Уж не случилось ли что с Алешенькой и Кириллкой, этим именем она назвала Галкиного малыша, которого продолжала кормить все это время. Быстро позавтракав, она тут же из столовой, куда ходила сама, вошла в кабинет заведующей. Приняла её Анна Ивановна, тепло, ласково. Попросила присесть. Стала расспрашивать, как она себя чувствует, как настроение, как молоко, есть ли, не убывает? Как дела дома? Как муж? Рад ли ребенку? Как родственники восприняли рождение малыша? Надя отвечала, слегка удивленная вопросами, что всё у неё хорошо. Единственное что её беспокоит, это то, что её не понял муж, в решении усыновить Галкиного малыша. И она рассказала Анне Ивановне весь разговор с Валерием. Заведующая слушала её очень внимательно, не разу не перебив ни вопросом, ни словом. Выслушав Надежду, она помолчала, а потом как бы, вспоминая своё, сказала: - Знаешь МАТЬ, решение твое благородное, правильное, но очень трудное. Не каждая женщина отважится на такой поступок. И мужа твоего понять можно. Он, я убедилась мужик у тебя грамотный, рассудительный. Ничего не будет делать не обдумав. Это очень хорошая черта. И характер у него сильный, волевой. Уж, поверь, я знаю толк в людях. Много за годы работы здесь в роддоме прошло матерей и отцов через мои руки. А то, что твой, перевернул верх дном весь порядок в детском доме, о многом говорит. И женщина рассказала Надежде все, что случилось в детском доме, где главным действующим лицом, был её муж. Да, зная настойчивый характер своего мужа, его требовательность к себе и другим, она нисколько не сомневалась в услышанном. - Он это может, - заключила она. - А то, что касается усыновления малыша, - продолжала Анна Ивановна, - время ещё есть, может все и образуется, какое бы решение вы не приняли. А пока, мать, иди, готовься кормить своих мужиков. Да, кстати, вес вы набираете хорошо, всё у вас прекрасно, поэтому если, тьфу, тьфу, всё будет так же, завтра вас выписываю. - Ой,- воскликнула Надя, - надо мужа предупредить. Можно я ему позвоню с вашего телефона? - Он уже знает, - ответила заведующая. Он был у меня вчера вечером, прежде чем тебя вызвать. Все выпытал, как вы, да что вы. Молодец. Огонь, а не мужик. Вот бы всем бабам таких, тогда бы и сирот и детских домов не было. Тут она осеклась, как будто ляпнула лишнее. - Короче, повезло тебе с мужем Надюша. Ну ладно, иди, мне тут ещё несколько звонков сделать надо, да в органы опеки и попечительства сбегать. И снова мысли, мысли и мысли, и вопрос, как быть? После обеда выписали Любашу и Ирину Петровну. За Любой, муж приехал на лесовозе, прямо из тайги. Вместо цветов он поставил перед окнами, огромную пушистую ёлку, ведь скоро Новый год. Любашка, громко смеялась, пока он её устанавливал, и всё приговаривала, до этого может додуматься только мой «лесовичок». За Ириной Петровной, приезжала Танюшка на такси. Привезла огромный букет хризантем и большую коробку конфет. В приемном покое, расцеловав маму, она теперь только так называет Ирину Петровну, забрала у медсестер «кулечек» с Вовкой, и, не давая даже близко приблизиться к нему кому нибудь, говоря, чтоб не сглазили, важно ушла к машине. В палате остались Машка, с Сашкой и Надежда. Новых рожениц пока не поступало. Вечером прибегал Валерий. Как обычно соки, фрукты. И снова весь озабоченный и торопливый. Побыл всего минут десять и опять, сославшись на неотложные дела по работе, убежал, на ходу выпалив: - Ох, и хлопотно это дело, ну ничего, прорвёмся. - Надежда так и не поняла, что хлопотно, куда прорвется. Наверное, все по вопросам детского дома бегает. Она даже не успела сказать, что Анна Ивановна ей всё рассказала. А, во сколько он за ними приедет, если их выпишут? Даже это не спросил. Как же он узнает? В течение вечера она с дежурного телефона пыталась дозвониться до опорного пункта. Телефон молчал. Дежурный по отделу, тоже говорит, что не знает где он. Забегал на пять минут к начальнику и опять, куда то умчался. Узнав по голосу Надежду, в шутку сказал. - Ты же знаешь, он у тебя неугомонный, пока всех с ног на голову не поставит, не успокоится. Так что не волнуйся, все в порядке. А что завтра забирать, я ему обязательно передам. Если что, ночью по тревоге подниму, - смеясь, заверил он. Следующий день тянулся долго и волнительно. Утром на обходе Анна Ивановна сказала, что пошла, готовить документы к выписке. После обеда за ней приедет муж. Он уже звонил и уточнил время. - А что же будет с Кириллкой, кто его будет теперь кормить? – было написано на лице Нади. - Да не волнуйся, все с твоим Кириллкой будет хорошо. С голоду не помрет, - улыбалась Анна Ивановна. – Ты вот лучше покорми перед дорогой. Малышей, Надежда кормила со слезами на глазах. Пришла баба Маша и отругала её за распущенные «нюни». – А ещё, я, требую! Я же говорю, молода, ещё требовать, - а сама улыбалась через широту своих добрых глаз. После обеда, Надежда еще раз проверила, все ли собрала, вроде ничего не забыла. Села на кровать и задумалась. Из раздумья её вывел вой сирены. Она подошла к окну. На улице, против её окон, стояли две машины ГАИ, и сигналили во всю свою мощь, мигая при этом проблесковыми маячками. Рядом с машинами стояли парни с ГАИ и махали ей жезлами. Валерки с ними не было. Тут зашла Анна Ивановна. - Ну, иди, Надюшка, одевайся, ждут тебя уже твои мужики в приемном отделении. Пакет я давай унесу. Надежда быстро спустилась в гардеробную. Санитарка, Глаша, помогла ей одеться, поздравляя с рождением и выпиской. Не успела она дойти до двери приемного отделения, как дверь открылась, и зазвучал привычный бабы Маши марш Мендельсона. Надежда шагнула в комнату. Посреди комнаты стояла большая корзина с цветами, а за ней, её Валерка, с двумя кулечками её мальчишек. Он держал их в разных руках, полулежа, прижимая их маленькие головки к своему лицу. Это лицо застыло в счастливой улыбке. Маленькие ротики малышей тоже были приоткрыты, и казалось, что они тоже улыбаются. По обеим сторонам комнаты стояли медсестры, и санитарки. Они хлопали в ладоши в такт марша и скандировали: - ПОЗДРАВЛЯЕМ! ПОЗДРАВЛЯЕМ! Анна Ивановна взяла её под руку и подвела к мужу. - Ну, Надежда, получай и ты своих, ПРИНЦА и НИЩЕГО! И пусть они будут здоровы и богаты. На столе, за которым обычно принимали поступающих рожениц, стояли бокалы с разлитым в них шампанским и большая коробка конфет. Валерий пригласил всех выпить за здоровье его сыновей, - Вернее, НАШИХ СЫНОВЕЙ, - поправился он, целуя Надежду. Потом они сели в «Волгу», которую начальник ГОВД выделил своему участковому для такого случая, и они в сопровождении машин ГАИ, с включенными сигналами и проблесковыми маячками, поехали домой. - Как президентов, - заключила баба Маша. - А НАСТОЯЩАЯ МАТЬ – ЭТО И ЕСТЬ ПРЕЗИДЕНТ ВСЕЙ ЖИЗНИ НА ЗЕМЛЕ! – ответила ей Анна Ивановна. Дома дверь была не на замке. Надежда открыла её, так как у мужа руки были заняты, и вошла. - МАМА! За, дверью стояла её МАМА. Она улыбнулась, обняла дочь, и сказала: - Я ГОРЖУСЬ ТОБОЙ, НАДЕЖДА! Послесловие: Через три месяца Валерий был вынужден, уволится из милиции. По убедительной просьбе и ходатайству главы администрации города, он был назначен директором детского дома. Надежда, после выхода из декретного отпуска, стала его первым помощником по воспитательной работе. Теперь у них не двое сыновей, а сто тридцать пять мальчишек и девчонок и плюс двое. Всё хорошо сложилось и у бабы Маши. На новый год к ней приехали все пятеро сыновей, с женами и детьми. А внуков у бабы Маши, двенадцать. Сыновья срочно отправили её в санаторий, и пока она там поправляла здоровье, купили двухкомнатную квартиру. Обставили новой мебелью, телевизором, холодильником, и всем прочим, что необходимо матери. Но баба Маша всё также бегает в свой роддом, объясняя, что без неё, бабы перестанут рожать, а малыши разбегутся. Избушку продавать не стали. Сделали хороший ремонт, и теперь на время отпусков приезжают в свой дом, дом где они родились, и откуда идут их корни жизни. Ведь у каждого человека должен быть свой корень жизни, и основа этому корню - РОДИТЕЛИ.