К началу июля 1839-го года постройка Головинского форта была закончена. И 6-го июля войска начали посадку на корабли эскадры, чтобы продолжить экспедицию. В составе войск был и Данзас со своим батальоном «тенгинцев».
Интересный факт. К генералу Раевскому прямо перед самой посадкой войск пришли представители черкесов и без затей спросили его, где в следующий раз высадится десант. Николай Николаевич, то ли рыцарствуя, то ли принимая, несмотря на ситуацию, черкесов как граждан Российской империи и, чтобы продемонстрировать это, не только назвал новое место десанта, но даже предложил черкесам взглянуть на схему будущего укрепления.
План Головинского форта
7-го июля в 8 часов утра эскадра бросила якорь рядом с устьем реки Псезуапсе (микрорайон Сочи, Лазаревское). На этот раз Константин Карлович Данзас первым высадился на берег со своими «тенгинцами», также он первым пересёк устье реки, заняв место будущего укрепления. По сути, сценарий высадки у Субаши повторился. Артиллерийская подготовка, тяжёлый штыковой бой, оттеснение противника в горы и захват необходимого плацдарма. Однако после потянулись ожесточённые дни возведения форта, когда фуражировка становилась боем, а заготовка древесины была опасна засадой и пленом.
При этом часто черкесы использовали приём обстрела как самого лагеря, так и небольших отрядов с гор, применяя фальконеты или небольшие орудия, которые не без труда, но можно было доставить на господствующие высоты. Тем более на это были способны черкесы, знающие каждую горную тропу. Чтобы предотвращать подобные обстрелы часто организовывались вылазки, обычно оканчивающиеся коротким, но ожесточённым боем.
Саму лагерную жизнь отчасти с бравадой, отчасти с иронией описал военный инженер Михаил Фёдорович Фёдоров, произведённый за недавние десантные бои в прапорщики, позже он станет автором целой книги записок-воспоминаний.
Собственно, и Данзас после боёв любил отвлечься и приободрить молодых офицеров остротами, обожал хороший стол и дружеские посиделки. Таким его многие и запомнили: «…лежащим на ковре, играющим в карты и отпускающим каламбуры».
Современники характеризовали его как «замечательного человека, хотя и большого оригинала». В офицерской среде ходила забавная байка, как Данзас однажды довёл начальство до гомерического смеха. Как-то раз Константин Карлович, ещё будучи поручиком, был откомандирован из Москвы в Бендеры, где стоял его батальон, перед отъездом он пришёл к генерал-губернатору Дмитрию Владимировичу Голицыну и заявил, что едет в Бендеры через Петербург, видимо, желая повидать друзей, и просит его сиятельство одобрить это решение. Когда удивлённый Голицын ответил, что напрямую удобнее, Данзас принялся серьёзно доказывать обратное, чем знатно насмешил Голицына.
Впрочем, причуды многих офицеров того времени показались бы сейчас несколько странными. К примеру, Лев Сергеевич Пушкин, младший брат Александра, был одним из таких офицеров. По воспоминаниям современников, пил Пушкин только вино, презирая воду до крайности, и никогда не пьянел, а в пище не терпел супов, употребляя сыры, рыбу, мясо и любые острые и солёные закуски. Был необычайно вынослив и, несмотря на вкусовые пристрастия, непривередлив. Всю «свою» Кавказскую войну он провёл в компании одной кожаной подушки, старой шинели и шашки, которую никогда не снимал.
Орудие, найденное на месте форта Лазарева
При этом с Данзасом у Льва Сергеевича установились тесные дружеские отношения, несмотря на необычайную скорбь о трагической гибели брата и все пересуды богемы по этому поводу. Нередко можно было встретить Константина и Льва вместе в одной палатке за шумной и азартной «баталией» за картами. А играть Пушкин любил, просаживая в игре и кутеже все деньги. Кавказ вообще как-то по-особому сближал и также странно разобщал людей.
Несмотря на, казалось бы, несколько праздное времяпрепровождение Данзаса, уже тогда в полку и в среде офицеров ходили самые удивительные легенды о боевой жизни подполковника. Солдатская молва да и офицеры твердили, что во время Русско-турецкой войны под одной из крепостей генерал Паскевич пожелал узнать ширину крепостного рва. Едва командующий молвил это, как Константин Карлович принялся в буквальном смысле исполнять приказание. Он спустился в ров под градом неприятельских пуль и деловито тщательно пошагово измерил ров. В итоге восхищение храбростью были приправлены отборными обвинениями в безумии.
А форт продолжал строиться, под постоянными обстрелами, чередующимися очередным штурмом доминирующих над местностью высот. Современники утверждали, что возведение укрепления проходило в спешке. Лето стремительно катилось к концу.
Итак, 31 августа, оставив в форте Лазарева одну роту Тенгинского полка, сотню казаков под командованием капитана Марченко (позже к великому сожалению этот малограмотный, но в высшей степени самонадеянный офицер сыграет роковую роль во время осады Лазаревского укрепления), генерал Раевский, погрузив остальные войска на корабли, отбыл в Анапу. Однако это было отнюдь не концом экспедиции.
Часть крепостной стены уже отстроенного Лазаревского форта, сохранившаяся по сей день
В сентябре уже из Анапы отряд, возглавляемый Раевским, выдвинулся к реке Маскага (Мескага), где планировали заложить ещё один форт – промежуточный между Анапой и Новороссийским укреплением. Это я подробнее описал в материале «В поисках форта Раевского». Поэтому опишу лишь некоторые условия того времени, в которых в числе многих оказался и Данзас.
Отряд прибыл к берегу Мескаги, ныне эта местность находится восточнее станицы Раевской, уже в сентябре, когда зарядили проливные дожди. Сырые дрова, сырая одежда и постоянное бдение, всматриваясь в осеннюю серость и темноту, где притаился неприятель. Этот поход был совсем не похож на десантные операции на Черноморском побережье. Несмотря на ожесточённые бои и растущее количество раненых, в лагере в мирные минуты всегда было весело и вдоволь провизии и вина, благодаря стоявшим рядом с берегом на якоре кораблям и, соответственно, корабельным погребам с провизией.
На суше, за горными перевалами, на окраине Анапской долины всего этого не было. Но даже в осенней сырости и мраке, Данзас не унывал (позже это будет ярко контрастировать с его старческой неизбывной тоской). Вот как уже упомянутый мною ранее Николай Лорер писал о тех днях:
Крепостной ров (обозначен чёрной линией) — всё, что осталось от форта Раевского
Строительство форта в тяжёлых условиях завершили практически к самому концу октября 1839 года, а церемония освящения состоялась 18-го октября. Гарнизон составил всего одну роту. Так закончилась экспедиция 39-го для Данзаса.
Дружба Данзаса и Пушкина для многих не секрет, а вот то, что судьба свела Константина Карловича ещё с одним великим русским поэтом, остаётся если не загадкой, то малоизвестным фактом точно. В феврале 1840-го года молодой Михаил Юрьевич Лермонтов на балу у графини Лаваль поссорился с сыном французского посла Эрнестом Барантом. В итоге состоялась дуэль. После того как у Михаила сломался клинок, поединок решили закончить на пистолетах. Барант стрелял первым, но промахнулся. Лермонтов оказался снисходителен и намеренно выстрелил в воздух. Дуэль быстро стала известна властям. По старой «мудрой» начальственной привычке француза даже не стали привлекать к ответственности, а нашего великого соотечественника Михаила Юрьевича, несмотря на мирное завершение поединка, предали суду и сослали на Кавказ.
Данзас к тому времени уже был близким помощником Раевского и пользовался, если так можно выразиться, его доверием. Когда Михаил Лермонтов появился на Кавказе, Константин Карлович лично составил ходатайство, чтобы зачислить поэта непременно в его батальон. Ходатайство было удовлетворено, тем более что слава «тенгинцев» шла по всему Кавказу.
Однако близко сдружиться Данзасу и Лермонтову было не суждено. И дело не в антипатии — им просто не хватило времени. Кипучая натура Лермонтова не могла позволить ему ждать очередной экспедиции. Едва прибыв в полк, Михаил Юрьевич прознал, что готовится поход в Чечню. Поэтому после недолгого пребывания в батальоне Лермонтов добился его перевода в «чеченский» отряд. А Данзаса ждал тяжёлый поход против убыхов, в долину Мзымты и Мацесты и так далее.
1840-й год стал как для Данзаса, так и для всего Черноморского побережья необычайно тяжёлым. Гарнизоны укреплений снабжались из рук вон плохо, само состояние фортов оставляло желать лучшего. Смертность от болезней едва ли не превышала смертность от перестрелок. И в это тяжёлое время, когда столичное начальство смотрело на ситуацию сквозь пальцы, нарастает общий подъём воинственных убыхов. Вскоре Кавказ облетела весть о том, что, несмотря на отчаянное сопротивление, пал форт Лазарева, а гарнизон был почти полностью перебит.
Всё это время «тенгинцы» провели в тяжелейших походах, верно, и Данзас тоже. Увы, больше информации о Константине Карловиче за 40-й год найти не удалось. К тому же героем Кавказа в 1840-м году без каких-либо преувеличений можно считать легендарного Архипа Осипова, взорвавшего вместе с собой пороховой погреб Михайловского укрепление, когда большая его часть была занята черкесами.
Подвиг Архипа Осипова
В итоге приободрённые военными успехами и подстёгиваемые буйствующим на Кавказе голодом черкесы даже начали нападать на Абинскую линию укреплений. Положение продолжало ухудшаться. Поэтому последовала череда репрессалий (термин, действующий в то время и означающий экономические и политические санкции, в том числе и военные действия, ставящие своей целью наказать вражескую сторону путём ликвидации её промышленности и инфраструктуры) со стороны императорской армии, которые на первых порах принесли определённые плоды. Часть убыхов даже заключила с империей мирный договор, взяв обязательства не нападать на укрепления и прекратить набеги на станицы.
Однако в 1841 году договор дал трещину — не без помощи «неугомонного старца», как его прозовут позже, Хаджи Берзека. Этот неистовый лидер убыхов пользовался огромным уважением среди своего народа и мог легко собрать военный отряд в несколько тысяч воинов. Наконец Берзек установил практически постоянную блокаду Тенгинского, Головинского и Навагинского фортов. И хоть под Вельяминовским укреплением он потерпел неудачу, это ничуть его не остановило. Наоборот, Хаджи часть войск направил грабить Абхазию (такие карательные меры по отношению к лояльным русским властям племенам применялись регулярно), а с другой частью принялся атаковать уцелевшие укрепления Черноморской линии обороны.
Навагинское укрепление
Наконец, Хаджи Берзек сосредоточил имеющиеся войска у Навагинского укрепления, что у устья реки Сочи. 29-го июля 1841 года началась масштабная бомбардировка форта, вызвавшая пожары. Но к укреплению уже спешила подмога. К устью Сочи на пароходе прибыл отряд «тенгинцев» в сто штыков полковника Муравьёва. Вместе с Муравьёвым на борту корабля находился и Данзас, находившийся в то время в походе на Абхазию. Но к форту стекались и войска неприятеля. Берзек собрал тысячи бойцов, готовясь разорить ещё один форпост империи.
Увы, бомбардировка дала свой результат. Особенно большой урон нанесли гранаты черкесов, от которых взлетел на воздух один из блокгаузов. Угроза нависла над пороховым погребом. Вскоре отряд Муравьёва под прикрытием артиллерии укрепления прорвался к форту. Одним из первых к пожарищу ринулся Константин Карлович. Рискуя угодить под вражеские ядра, Данзас принялся тушить пламя, которое в любую секунду грозило поджечь порох и запас гранат. Большими усилиями потушив пожар, «тенгинцы» оказались, по сути, в той же осаде, что и гарнизон. Однако известный своей решительностью и спокойствием Данзас личным примером не позволял даже намёка на панику.
Остатки крепостной стены форта в Сочи
Канонада продолжалась целый день, раненых пытались где-то укрыть подальше от ядер и гранат, но толку было мало, т.к. даже штаб-лекарь форта был контужен. Только усилиями наших артиллеристов удалось заставить замолчать пушки убыхов. К вечеру Муравьев и Данзас решили, что «неугомонный старец» определённо готовится штурмовать потрёпанный форт и измотанный гарнизон ночью. Положение было критическим. О чём в те минуты думал Данзас? Готовился к последнему бою? К достойному окончанию военной карьеры? Так или иначе, но той ночью никто не сомкнул глаз.
Каково же было удивление, когда на следующее утро Данзас увидел, что неприятель просто оставил позиции и удалился. В своём представлении к награждению командир отряда полковник Муравьёв писал: «Известного своей храбростью и хладнокровием подполковника Тенгинского полка Данзаса я взял с собою в форт для того, чтобы заменить меня в особом каком-либо случае. И убедился во время бомбардирования, что выбор был неошибочен».
Однако снятие осады с Навагинского положения дел сильно не улучшило. Берзек ни на секунду и не собирался отступаться от своих планов разорять укрепления и держать Убыхию в своих руках. К тому же Хаджи, несмотря на романтичные его описания у современных авторов и западных пропагандистов 19 века, регулярно (как автор уже указывал) проводил карательные походы против родственных племён, которые жили с Россией в мире и согласии, а, следовательно, их необходимо было защищать. Поэтому русские войска готовили новый поход южнее форта Святого Духа и Навагинского укрепления в долину рек Мацеста и Мзымта.
Долина реки Мзымта
8-го октября, когда экспедиция была собрана, Данзас принял в ней командование арьергардом, состоящим из 2-го батальона Тенгинского полка, 2-го батальона Белостокского полка, пешей абхазской милиции и двух единорогов с артиллерийской прислугой. Отряд пошёл дорогой вдоль берега под прикрытием корабельной артиллерии линейного корабля «Три Иерарха» (84 орудия), фрегата «Тенедос» (60 орудий), буксирных пароходов «Могучий» и «Боец» (по 7 орудий). При этом эскадра держалась на расстоянии картечного выстрела от отряда.
Этот поход вылился в ежедневные штурмы завалов, которые убыхи строили, пользуясь рельефом местности. Горы у Черноморского побережья, спускаясь к морю, образуют собой своеобразные «весёлые горки» — возвышающийся отрог сменялся глубокой балкой (лощиной). В свои сорок лет с травмой руки, которая теперь постоянно была подвязана, и больными ногами Данзас по несколько раз на дню брал штурмом очередную высоту и снова спускался в ущелье. При этом, несмотря на осень, жара стояла невыносимая. Бойцы, уходя всё дальше на юг в субтропики, словно догоняли летний зной.
Каждый бой порой затягивался до глубокой ночи. В одной из штыковых атак всего лишь за пару часов «тенгинцы» потеряли двух офицеров и свыше 20-ти рядовых. Бойцы могли бы отойти, но тело одного из изрубленных убыхами офицеров они решительно не желали оставлять, видя, как враги стараются забрать его с мыслью о выкупе. Лишь вовремя подоспевшая подмога позволила сохранить павших друзей.
Для Данзаса этот поход был тяжёл ещё и тем, что он командовал Белостокским батальоном, т.е. новичками на Кавказе. Чтобы не гробить неопытных людей понапрасну, вводя в бой «белостокцев», Данзас всегда оставлял пространство для мгновенного манёвра «тенгинцев», которые, как легендарные ветераны, должны были в критической ситуации переломить ход боя.
Хаджи Берзек в старости
Наконец войска Хаджи Берзека решили дать генеральное сражение, перестав отступать. Но, постоянно маневрируя, батальоны Виленского, Тенгинского и Белостокского (а последними двумя командовал Данзас, как известно) полков плотно зажали противника в горах, а позже опрокинули в разные стороны хребта. Хаджи Берзек, хоть и пользовавшийся репутацией человека легенды, осознав бессмысленность затеи, оставил войска, которые мигом разбрелись по домам. Что особенно забавно, совсем недавно Берзек клялся, что, если русские ступят на его «святую землю», то он сбреет бороду и наденет женское платье. Конечно, бритых сорокалетних мужиков в женском платье замечено не было. Экспедиция же вернулась к Навагинскому укреплению.
Ещё пару лет Константин Карлович служил на Кавказе, но в экспедициях участвовать становилось всё тяжелее, руки и ноги переносили лихорадочный климат не так, как раньше. Подполковник не жаловался. Только некоторая обида порой отзывалась в сердце. Один из самых опытных боевых офицеров Северного Кавказа, участвовавший во множестве боевых походов, продолжал оставаться подполковником, когда менее опытные сослуживцы легко обходили его.
В 1844 году Данзаса перевели в распоряжение командующего войсками в Финляндии Александра Сергеевича Меншикова, который в своё время также участвовал в Русско-турецкой войне. Быть может, этот факт и повлиял на то, что Константин Карлович наконец был произведён в полковники. По сути же Данзас «закисал» без боевых походов, весёлых пирушек, лагерных песельников и боевых товарищей. Это было настолько мучительно, что в 1856 году этот офицер, прежде презиравший штабную работу, соглашается стать чиновником по особым поручениям в петербургской комиссариатской комиссии, что соответствовало его званию полковника. Правда, в случае с Данзасом его номинально оставили в армии. Но в том же году мечта начальственных крючкотворов свершилась: Константин ушёл в отставку с присвоением чина генерал-майора с соответствующей пенсией.
Константин столкнулся с непробиваемым одиночеством. Он ведь так и не создал семьи. Данзас посватался было к Вере Александровне Нарской (вдова друга Пушкина Павла Нащокина). То ли израненный офицер не приглянулся барышне, то ли злые языки постарались оклеветать его, но она ответила отказом.
Никто уже не помнил штурма Эривани и боя при Кулевче, когда турецкий визирь был разбит, никто не помнил штурма Сливно и Адрианополя, никто не помнил блестящего десанта у Субаши и Псезуапсе, никто не помнил славных и бесконечно тяжёлых походов вдоль Черноморского побережья Северного Кавказа… Генерал Данзас, всегда бывший весёлым каламбуристом и острословом, погружался в бездну тоски, становился всё более замкнутым и мрачным. При этом слава Пушкина росла пуще прежнего, что пропорционально отражалось и на Константине Карловиче (некоторые винили его в гибели поэта).
Но главным обвинителем, верно, был сам Данзас. Он продолжал ставить этот неразрешимый вопрос: стоило ли помогать Пушкину, сохраняя верность другу и собственную честь, или стоило бойкотировать дуэль, забыв о дворянском и офицерском достоинстве, зато сохранив жизнь великому русскому поэту? Данзас просто не мог отбиться от столь горестных мыслей, ведь каждый раз ему об этом напоминало колечко с бирюзой, подаренное Пушкиным на смертном одре и словно навечно приклеенное к руке Константина.
Константин Карлович, отдав всю жизнь служению Родине, не смог заработать состояния, а богатства его знатного рода обошли его, вечно скитающегося по фронтам, и были унаследованы другими людьми. Поэтому к одиночеству добавилась и бедность. При этом никакой обиды на Пушкина у Данзаса и близко не было, наоборот, он бережно и трепетно собирал экспонаты своего маленького пушкинского музея, которые после его смерти будут переданы государству. Этот «музей», по сути, станет единственным, ради чего Константин будет продолжать жить.
Умрёт бесстрашный офицер в полном одиночестве 3 февраля 1870-го года в Петербурге. Кроме пушкинской коллекции и собственных боевых наград, у Данзаса ничего не было, поэтому властям пришлось вспомнить о порядком забытом и отчасти затравленном герое. Хоронили Данзаса за государственный счёт на Выборгском римско-католическом кладбище, несмотря на то, что Константин был лютеранином, впрочем, религиозностью он не отличался.
Могила Константина Данзаса (ранее)
В 1939 году Выборгское кладбище было ликвидировано, поэтому прах Константина Карловича перенесли на Тихвинское кладбище Александро-Невской лавры. Автору удалось связаться со своим старым другом, ныне живущим в Санкт-Петербурге, и попросить его разыскать могилу Данзаса. Товарищу даже пришлось заказать экскурсию, чтобы найти место упокоения офицера.
Могила Данзаса (в наши дни)
Заканчивая цикл, автор не скрывает своей грусти. Настолько трагичной видится судьба Константина Данзаса. Но ещё более печально то, что могила находится не в самом ухоженном виде. Во-первых, памятник лишился креста, ранее установленного на колонне. Во-вторых, трещинами испещрена сама колонна и т.д. И если большие власти более заняты установкой памятников Солженицыну или Маннергейму, то, быть может, какое-нибудь петербургское объединение позаботится о могиле старого героя? И покажет властям, что лозунг «Никто не забыт, ничто не забыто» — не просто слова для транспаранта.
Свежие комментарии